Повязка давила на лицо, ему казалось, что он уже никогда не снимет ее, не увидит свое новое лицо в зеркале. Пытка растянулась на несколько дней. Глущенко всегда был деятельным человеком, а здесь он вынужден часами лежать без движения. Или спать, хотя никто не может видеть, что он на самом деле делает. Спит или просто лежит, отдыхает или думает над своими проблемами. Конечно, все проблемы до своей «смерти» устранить не удалось. Сразу появились какие-то типы, которые захотели откусить кусочек от его наследства. Засуетились его бывшие партнеры, забеспокоились его родственники в Киеве. В общем, каждый проявил себя так, как мог проявить, решив, что он уже умер. Но он не умер, а хорошо запомнил поведение каждого из окружавших его людей. Запомнил не для того, чтобы простить. А чтобы помнить и отомстить.
Кто-то вошел в палату. Проклятая повязка, ничего невозможно увидеть. Вот так здесь может появиться неизвестный убийца, который выпустит в него всю обойму, а он не сможет даже увидеть лицо своего палача перед смертью. Но войти просто так в его палату тоже нелегко. У дверей находятся двое охранников.
– Кто? – нетерпеливо спросил Глущенко, не дожидаясь, пока неизвестный подойдет ближе.
– Это я, Карим, – отозвался его начальник охраны.
– Я тебе сто раз говорил, чтобы ты кашлял, когда входишь в палату, – разозлился Глущенко, – чтобы я мог знать, кто ко мне входит.
– Но я кашлял, два раза кашлянул, – удивился Карим, – и даже постучал.
– Я ничего не слышал, – огрызнулся Владимир Аркадьевич. Он понял, что был занят своими мыслями, и не услышал, как Карим входил в палату. А уже потом сработала его сигнальная система. Шестая или седьмая, не в этом суть. Он был как слепой волк, слышал дыхание любого, чувствовал каждый его шаг. Но иногда как человек позволял себе уходить в свои собственные воспоминания.
– Мы звонили вашему племяннику в Москву, – сообщил Карим.
– Не называй его так, – зло сказал Глущенко, – какой он мне племянник. Седьмая вода на киселе. Тоже мне родственник. И моя сестра тоже дура хорошая, нашла за кого замуж выходить. Ты знаешь, я ничего против мусульман не имею. Но когда узнаешь, что твой племянник татарин…
Карим молчал. Он знал, что Глущенко «интернационалист». Он одинаково презирает и не любит представителей всех религий и наций. Никого, кроме самого себя.
– Ему звонили… – Карим не договорил, и Глущенко насторожился, уловив некоторое сомнение в его голосе.
– Что? Кто звонил? Кто ему звонил? Опять эти французские адвокаты?
