Ларчик открывается просто. Оказывается, при Анне Иоанновне произошло ужасающее «засилье иноземцев», и вот они-то своими злонамеренными действиями и разоряли несчастное государство… Это самое «засилье иноземцев» (немцев) Романовская концепция спокойно принесла и в советские учебники истории. Еще бы! Каким удобным это оказалось, например, для разжигания антинемецких настроений во вторую мировую…
Кажется, механически повторяя утверждение о «немцах у власти» при Анне Иоанновне, мы не вполне отдаем себе отчет, какого рода обвинение предъявляем. А ведь выходит, что мы обвиняем сановников императрицы прежде всего не в злоупотреблениях или нерадивости, а именно в том, что они были немцами и, стало быть, уже по одному тому были плохи… Вообще-то странноватое обвинение. Но, может быть, оно справедливо? Может быть, и вправду окопались в государстве какие-то «немцы-вредители»? Попробуем разобраться, о ком же идет речь.
Конечно, прежде всего это курляндский приближенный Анны Иоанновны, которого она взяла, что называется, с собой в Москву и далее – в Санкт-Петербург. Всем известный Эрнст Бирон. Классический фаворит (именно в стиле «Дюбарри-Долгоруков»). Основные его обязанности: быть возлюбленным императрицы. Он был амбициозен, жаден до чинов и богатства, лелеял, подобно Меншикову и Долгоруковым, мечту о всероссийском троне. Порою Бирона просто путают с Меншиковым, когда, например, называют его «сыном придворного конюха».
Сыном конюха (не курляндского, конечно, а московского, дворцового) был именно Меншиков. Бирон же был сыном небогатого дворянина, управляющего одним из имений курляндского герцога. Но в определенном смысле немудрено их перепутать: оба сделались «светлейшими князьями». Зачастую также историки и романисты зовут Бирона «грубым и невежественным». Едва ли возможно упрекнуть Бирона в излишней нежности и деликатности, но «невежественным» он, кажется, не был; имел обширную библиотеку немецких, французских и русских книг. Между прочим, он был единственным при дворе и в управленческом аппарате лицом, имевшим высшее образование (незаконченное, правда), в свое время он учился в Кенигсбергском университете.
Кто же другие немцы? Это петровские еще выдвиженцы: Остерман; командующий армией Миних (сын его, кстати, оставил очень интересные мемуары); возглавлявший Академию наук Шумахер (при нем был заложен в Санкт-Петербурге ботанический сад); а также братья Левенвольде, тоже сыновья одного из «служилых людей» Петра. Но, может быть, все эти люди составляли некую особенную партию, основанную на «национальном принципе»? Но подобного принципа еще просто не существовало. Крижанич и более поздние авторы поминают доходившие до драки конфликты в Кукуйской слободе между выходцами из различных немецких земель. Что же касается вышеназванных лиц, то у них явно наличествовал менталитет российских подданных. И они не только не составляли единой партии, но даже и зачастую входили в группировки, враждующие друг с другом (как, например, Миних и Остерман в период регентства Анны Леопольдовны). Кроме того, численно в управленческом аппарате вовсе не преобладали «лица лютеранского вероисповедания». О Бироне можем не говорить, это «фаворит». А иначе – на Остермана и Миниха приходились кабинет-министры: князь А. М. Черкасский и А. П. Бестужев-Рюмин, генерал-прокурор князь Н. Ю. Трубецкой и, наконец, – начальник Тайной канцелярии, известный Андрей Иванович Ушаков.
