Я поднялась. Вытирая на ходу влажные от слез уголки глаз, я направилась к нему. Я смеялась так, что потекла тушь. Теперь было не до смеха. Совсем не до смеха.
Ребята заскандировали: Лида! Лида!
Девчонки закричали: Подожди! Это стоит миллион!
Я не оборачивалась. Так нельзя. Нельзя.
Когда между нами оставалось два метра, Марк выставил руку: стой.
- Марк...
- Если когда-нибудь... – шептал он сдавленно, - когда-нибудь ты решишься поцеловать меня при них. Просто поцеловать... То это будет ни из-за жалости, ни из-за денег и ни на потеху этим придуркам.
Я сглотнула, опуская лицо и упираясь взглядом в его ботинки. Быстро выйдя из зала, он оставил за собой недоуменную тишину. Я прикоснулась к лицу, сдерживая слезы. Какие же мы гады. Все. И я среди них...
- Кажется, он не заценил Лидуньчика... – усмехнулся кто-то за спиной. Я обернулась. – Но ты попыталась. Держи.
Я налила в его стакан водку с томатным соком и немного отпила. Я вспоминала вызубренные когда-то стихи, куски поэм... Их было не мало. Ими я тренировала память.
- ...Лид, ну, не расстраивайся ты из-за Урода, – задохнулась Галка.
Мне нужно было внимание. Адекватное для девчонок. Они, даже, не поймут. Я просто, прочту им что-то рифмованное.
Наблюдая за мной, они молчали. Я присела на краешек стола и отпила еще немного, успокаивая нервы и дыхание.
Усмехнулась.
Улыбнулась.
Склонила голову, выбрав Брюсова. И негромко, спокойно, выборочно начала читать:
Я год провел в старинном и суровом,
Безвестном Городе. От мира оградясь,
Он не хотел дышать ничем живым и новым,
Почти порвав с шумящим миром связь.
Они не сразу поняли, что я читаю стихи. Они не сразу поверили, смутившись. Чуть сдвинулись со своих мест.
А с двух сторон распростиралось море,
Безлюдно, беспощадно, безнадежно.
На пристани не раз, глаза с тоской прилежной
В узоры волн колеблемых вперив,
Следил я, как вставал торжественный прилив,
Как облака неслись - вперед и мимо, мимо...
Наверно, это было дико в эти минуты. Как Бах в Винстриме. Как тлеющая в стакане Мартини сигарета. Это было немыслимо. Они не находили линию поведения, адекватную этой ситуации. Потому, просто, стояли и молчали. Я улыбнулась, отталкиваясь от стола и направляясь к ним.
Глубокой колеей, со стоном, визгом, громом,
Телега тянется - в веках намечен путь, -
Все было в тех речах безжалостно-знакомым,
И в смене скучных слов не изменялась суть.
В искусстве важен искус строгий.
Прерви души мертвящий плен
