Светило солнце, сиял лед. Сверкающее море шевелило мачтами флотилии яхт, будто и впрямь где-нибудь близ Лазурного берега. Благодать!
Вот в эту-то благодать поздним утром пятого дня после отбытия Ломаева, Ерепеева и Шеклтона на всеантарктический конгресс и вломился давно ожидаемый «Ил-76» с российскими опознавательными знаками, запросил посадку, ответа не получил и все равно стал садиться, благо расчищенную накануне полосу пока что не замело. Погода как нарочно демонстрировала полную лояльность к летательным аппаратам.
Заметили его издали – сначала просто как точку над океаном. Ну точка и точка, что с того? И на Солнце бывают пятна. Но точка росла и, приблизившись, начала свистеть и выть. Тут уже все обитатели Новорусской выскочили из домиков – кроме увечного Типунова, с ядовито-горькой гримасой на лице прилипшего носом к окошку медблока. Ага, мол. Дождались, уррроды!
Растерялись – что правда, то правда. Нелегко сбрасывать кожу, как говаривал удав Каа. Нелегко в считаные дни полностью, до печенок проникнуться сознанием своих прав антаркта, начисто отринув все былое. Стояли, смотрели, сорили скупыми междометиями. Гадали – что да почему. Гляциолог Полосюк побежал заводить трактор – то ли с намерением перекрыть им полосу, то ли для того, чтобы уехать от греха подальше на седьмой километр; он сам потом не мог толком объяснить. Больше никто не предпринял активных действий. Если бы не переминались с ноги на ногу, можно было бы сказать – оцепенели.
А что толку метаться? Плетью обуха не перешибешь. Перекрыть техникой полосу – да, можно. А если на борту рота парашютного спецназа? Очень поможет перекрытие полосы. Сейчас вот как посыпятся… Что там рота – много чести! На всю Новорусскую за глаза хватит и взвода, отделения даже.
Слова – словами. Особый, мол, статус Антарктиды. Вашингтонский договор. Демилитаризация. Что сам говоришь, в то и хочется верить. А назад в глотку тебе твои слова не забьют ли, чтобы не нес всякую ахинею? С зубами вместе? Прикладом?
Завестись с пол-оборота трактор не пожелал. Самолет тем временем без помехи зашел на посадку, выпустил шасси, коснулся, задрав нос, подтаявшего фирна и запылил снежной крошкой по полосе. Развернулся, замер. Заглушил турбины, перестав надсадно свистеть. Сразу стали слышны резкие крики кружащих в небе поморников да заполошный гвалт близлежащей колонии пингвинов Адели. Зачем прилетела большая железная птица? Не надо ее. Страшная, плохая. Пугает. Прилетела – худо. Села – еще хуже. Добром ее визит не кончится…
