Самым чудесным местом в квартире была темнушка. Этот крохотный чуланчик, вотчина отца, хранил в себе неисчислимые сокровища – камни, ракушки, удочки, шкуры, охотничья одежда, инструменты, стопки старых геологических журналов… Однажды я забралась туда, когда родителей нет дома, чтобы смотреть, трогать, гладить кончиками пальцев все эти чудные вещи. Медвежьи когти, широкие и кривые. Кусок янтаря с восточного побережья, совершенно черный с виду, но, если смотреть через него на лампу, пылающий ярким и чистым алым светом. Зеркальцем отливающее крыло селезня. В воздухе витали ароматы шкур, табака, дыма, ружейного масла, составляя неповторимый кисловатый душок, сопровождающий вернувшегося из тайги отца, – через много лет, затушив окурок об камешек, присыпанной кедровой хвоей, я вдруг почувствовала тот же запах.
Главное сокровище темнушки я нашла за связкой шкур. Там, подвешенное на тонком сыромятном ремешке, в густом пахучем мареве плавало несколькими линиями намеченное лицо, – прямоугольное, с раскосыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками, широким носом и большим жестким ртом. Наверное, это было украшение, что-то вроде кулона. В этот темный, отполированный кусочек дерева, казалось, впитались кровь с наконечника стрелы и пот, стекающий по медной груди, сырость лесных троп и гул барабанов в дальнем стойбище. Лицо внушало ужас – и этим притягивало; в нем были грубая сила и трепетная тайна. По нему скользила тень того неизъяснимого, что я потеряла, оставив свой лес.
Первым моим порывом было утащить эту вещицу, не выпускать никогда из повлажневшей ладони, всегда ощущать ее чудесную гладкость, – но опасение, что пропажа будет обнаружена родителями, остановило меня. Тогда я попыталась вырезать из обломка дощечки такой же кулон, но нож бездушно скользил по отвратительно-светлым, беспамятным, глупым древесным волокнам, оставляя за собой лишь мертвые кривые вмятины.
Тем не менее, мне совершенно необходима была копия этого замечательного лица. У меня зрел смутный план; подумав хорошенько, я поняла, что неправильно выбрала размер и материал. Обмирая от стыда и страха, что кто-то раскроет мою тайну, я накопала во дворе глины – ее белые пласты часто встречались среди черно-рыжих полос слежавшегося песка и торфа. Полый с изнанки слепок, размером с мое лицо, получился весьма похожим на оригинал, – по крайней мере, на мой неискушенный взгляд. Выкрасив подсохшую маску оранжевой акварелью, я сунула ее под куртку и впервые за последние недели отправилась в свой лес.
