Мальчик привык работать восемь, двенадцать, а то и четырнадцать часов в день. Он никогда не отдыхал и даже по субботам не кончал работу раньше, чем в другие дни. Часто он представлял себе, как приятно было бы пройтись вдоль Хэнкокской пристани, и вот он теперь прохлаждается на ней. Никаких дел. Руки в карманах. Другие мальчики — его приятели — глядят ему вслед, на мгновение оторвавшись от работы, и завидуют его безделью. Там и сям перед ним мелькают знакомые лица. Ему казалось, все только и говорят, что о его ожоге, жалеют его. На всей пристани не было мальчишки, которого бы Джонни не знал. Тут были и друзья и враги, со всеми из них он либо играл, либо дрался когда-то. Вон Саул и Дайсер укладывают солёную селёдку в бочку; Энди с кожаным напёрстком, привязанным к ладони, шьёт парус; Том Дринкер, местный забияка, сколачивает бочку. Когда-то это был мир Джонни, а теперь Джонни чувствовал себя в этом мире чужим. Все знали о его несчастье. И никто не думал завидовать его безделью. Ем казалось, что они подталкивают друг друга локтем. Он шепчутся о нём — они смеют его жалеть! Хозяин Дайсера, мариновщик сельди, крикнул ему какие-то слова ободрения, но Джонни не отвечал. За какой-нибудь месяц он сделался совершенно посторонним на Хэнкокской пристани, никому не нужным. Он был калека, они — нет.
В конце пристани, возле подъёмника, где разгружались самые крупные суда, он разделся и нырнул в воду. Ни один бостонский мальчишка из тех, кто работал, не купался в этот послеполуденный час. Лишь один-два раза летом, если выпадал невыносимо знойный день, учителя распускали школу, ремесленники запирали мастерские и мальчишки неслись бегом к причалу — купаться. Они лишь изредка, тайно, молчком, как подмастерья мистера Лепэма, купались в субботний вечер, но и тогда они ждали наступления сумерек и конца рабочего дня.
Джонни нырял и плавал. Но странно было быть одному. Ощущение отрешённости от обычной жизни давило его.
Одно обстоятельство, впрочем, доставило ему большую радость: в воде покалеченная его рука была не хуже здоровой. Плавая, он на время забывал о ней.
Вначале миссис Лепэм даже баловала «бедного мальчика». Он захотел остаться в «комнате смертей и рождений», не желая перебираться на чердак к Даву и Дасти, и она его там оставила. За всю свою жизнь никогда ему не доводилось спать одному в постели, не говоря уж целой комнате. Сейчас Джонни жаждал одиночества.
Одним была нехороша его новая квартира. Теперь когда миссис Лепэм спускалась готовить завтрак, он начинала с него:
