За дверью шмякнула рогожная ветошка и глухо застучала швабра, попеременно ударяясь снаружи класса о дверные косяки. И я спросила:
— А бывает способ артисткой стать, а замуж не ходить?
— Да сколько хочешь, только ненадолго — сразу сожрут.
По мокрым коридорам шаги стучали и раздавались голоса: «Мы — образцовопоказательная школа, у нас дружина имени героя-разведчика и соответственный отбор, куда смотрели в МГУ при отчисленьи наших медалистов? Смотрите, вот наша ученица!» В проем распахнутой двери вписался наш директор школы — косая сажень, военный летчик, оторопь комсоргов и пионерских вожаков. Я из-за парты встала, Ирина обмерла и вырез платья прикрыла бриллиантовой ладонью.
— Это тебя прозвали академик?
Директор по слогам от притолоки отслоился и пропустил вперед чужого дядю в сером костюме из ткани, не напоминавшей наш камвольный комбинат. Но в роговых очках струился добрый взгляд, и замешательство мое тихонько растворилось. Ирина тихим стоном дала понять, что ей известно, зачем сюда пришли, но нет догадки, как меня избавить, в шоке она — покорный зритель и слуга. Добрый дядя вполголоса спросил директора:
— В котором классе этот ребенок?
Директор жестом сдвинутых на переносицу бровей повиновал меня к ответу.
— В шестом.
— А кем ты хочешь стать?
— Артисткой!
Взгляд опустился под оправу, нос выдохнул смешок, и все исчезли.
— Из класса выходите, я буду убирать! — Швабра в дверях стояла повелительно, как посох. Уборщицы — директоры вечерних смен.
Когда меня, на третьем курсе, спихнули замуж за вояку в штатском, конфуз родителей сменился на довольство. Мы пили чай в отцовском доме, усталость дальнего пути тихонько таяла от блюдечка черничного варенья. Мать с удовольствием рассказывала зятю курьезы моего взросленья, и помянула гибридным прозвищем: «артистка-академик». Все засмеялись, по стенным коврам от хрусталя огромной люстры качнулся легкий пересвет. И мне вдруг вспомнился момент, который для них я умолчала навсегда.
В тот день нас, шестиклассников, забросили довеском в Планетарий — в зале публичного лектория были свободные места, а выступал великий Тихомиров. Нас рассовали по углам и приказали стихнуть. Очень веселенький дедок читал, рассказывал и поминутно вовлекал в беседу передние ряды. Мне было скучно, мне не досталось пончиков с повидлом на прошлой школьной перемене. И теперь на разворачиваемый рулон бумаги с изображеньем колбы, на веревке подвешенной за горлышко, хотелось не глядеть.
