В сущности, преступление совершили они. Я был жертвой, они — виновными. Я был беззащитен, они — безжалостны. Они должны были бы любить меня, но они от меня отреклись.
Я обязан им жизнью. Но разве жизнь — это подарок? Моя жизнь, во всяком случае, была только несчастьем. За то, что они так позорно бросили меня, я ничем не был им обязан, кроме мести. Они совершили по отношению ко мне самый бесчеловечный, самый подлый, самый чудовищный поступок, какой только можно совершить по отношению к живому существу.
Оскорбленный человек бьет оскорбителя, обворованный человек силой отнимает свое добро. Человек обманутый, которого высмеивали и мучили, — убивает; человек, которому дали пощечину, — убивает; человек, которого обесчестили, — убивает. Меня обворовали, обманули, обесчестили, измучили, убили морально; я страдал гораздо больше тех людей, гневу которых вы находите оправдание.
Я отомстил за себя, я убил. Это было мое законное право. Я отнял их счастливую жизнь из мести за ту ужасную жизнь, которую они мне навязали.
Вы назовете это отцеубийством! Но разве можно считать моими родителями этих людей, если сами они считали меня отвратительным бременем, ужасающим, постыдным пятном, если мое рождение было для них несчастьем, а моя жизнь грозила им позором? Они искали эгоистического наслаждения, а у них родился нежеланный ребенок. Они устранили этого ребенка. Наступил и мой черед устранить их.
И все же еще недавно я был готов их полюбить.
Два года тому назад, как я вам уже сказал, этот человек, мой отец, пришел ко мне в первый раз. Я ничего не подозревал. Он заказал мне мебель. Как я узнал позже, он наводил справки у кюре, — секретно, разумеется.
Он стал часто бывать у меня, давал мне работу и хорошо платил за нее. Иногда он даже болтал со мной о том, о сем. И я почувствовал к нему расположение.
В начале этого года он привел свою жену, мою мать. Войдя ко мне, она дрожала так сильно, что я принял ее за нервнобольную. Она попросила стул и стакан воды. Она ничего не говорила, безумным взглядом смотрела вокруг, а на все вопросы, которые он ей задавал, отвечала только «да» или «нет», и то невпопад. Когда она ушла, я подумал, что она немного не в себе.
Через месяц она пришла опять. Она была спокойна и владела собой. На этот раз они проболтали со мной довольно долго и, уходя, поручили выполнить крупный заказ. Я видел ее еще три раза и ни о чем не догадывался, но как-то раз она завела со мной разговор о моей жизни, о моем детстве, о моих родителях. Я ответил:
