Она включила телевизор и снова уселась в кресло. Я беспомощно наблюдал за ней. Я выбежал из столовой до того, как заполыхали краски новой рекламы. И в тот же миг монотонная песенка погналась за мной, словно неумолимый дух. Но я не слушал. Я стоял в дверях кухни, испуганный, широко раскрыв глаза.
Кухня вся от пола до потолка была забита сверкающей хромированной утварью, брошенной навалом — грудами, кучами. Мороженицы, жаровни, кастрюли, электроприборы всех видов, любой величины. Почти ни один из этих предметов не употреблялся — шнуры были аккуратно сложены и связаны, как в магазине.
Шкафы ломились от продуктов. Консервные банки, бутылки, свертки были беспорядочно запиханы на полки, одно на другое — вот-вот полетят вниз. Ими были завалены столы, они уже переваливались на пол. Еще немного, и в кухню нельзя будет войти.
Они скрещиваются здесь, плодятся, размножаются и бесстыдно мутируются в карикатуры на самих себя! — теряя рассудок, подумал я.
Я попятился, и за мной с треском захлопнулась дверь. Есть мне больше не хотелось.
Я пробрался в спальню. Вещи размножались и здесь. Их было так много, что они распахнули дверцы шкафов. Платья, обувь, меховые пальто, белье, полотенца загромоздили пол, наступая на узкий проход к неубранной кровати. Неряшливые груды вещей, одеванных и неодеванных.
В ванной комнате — сваленные друг на друга кувшины, бутылки, свертки, тюбики, зубные щетки. Даже в ванне — гора этих предметов. Где же она моется? — тупо недоумевал я.
Я бродил из комнаты в комнату, обливаясь потом, силясь понять, что же все-таки произошло. Наверное, есть какое-нибудь объяснение.
Наркотики или гипноз? — спросил я себя снова.
Когда я вернулся в столовую, Джин там не было. Телевизор ревел по-прежнему. Я свирепо выключил его и огляделся. И только теперь заметил, что в комнате все новое. Где же Джин?
Ее сумочка лежала на полированном столике, раскрытая. Я взял ее и вывалил содержимое на стол. Нераспечатанный желтый конвертик я не стал смотреть. Я знал, что в нем моя космограмма!
Среди разбросанных на столе предметов лежала тоненькая черная книжка. Я развернул ее. Записано несколько поступлений. И корешки чеков, множество корешков. Письмо в красном конверте извещало, что на счету денег больше нет. Пятьдесят девять долларов и шестьдесят семь центов — вот что осталось у Джин.
Но должно быть что-то еще! Сберегательная книжка. Конечно. Не надо волноваться. Сберегательная книжка.
Вот она! Еще одна черная книжка, только поменьше. Я полистал страницы. Так много снято! Что же осталось?
