Глава четвертая
Сцена в патио, выходящем на озеро, была не менее стильной, чем лучшие рекламные снимки Харри Сигрэма. На самом деле он, вероятно, подготовил её. Расположение фигур было совершенным, туалеты - самыми изысканными, фон величественным. Изящные, худые женщины и элегантные мужчины казались персонажами из театра Кабуки.
На заднем плане Морин прислонилась к каменной стене в костюме с расклешенными брюками, ткань которых своей расцветкой напоминала африканские джунгли. Ее серебристо-розовые волосы, стянутые лентой, были зачесаны назад; серьги из папье-маше в форме бриллиантов почти касались плеч, слегка покачиваясь от легкого ветерка; серебристые кончики пальцев на руках и ногах поблескивали, а губы фосфоресцировали, как циферблат часов. Она сосредоточенно курила, поднося ко рту тринадцатидюймовый мундштук.
Лайла находилась справа. В простом, строгом черном платье она напоминала монахиню. Ее черные волосы, резко контрастировавшие с волосами Морин, были стянуты в три тугих пучка, открывая длинную шоколадную шею и маленькие, узкие уши. На Лайле не было драгоценностей. Ее темные, по-кошачьи загадочные глаза ничего не выражали. Сидя за столом, она потягивала лимонад из высокого тонкого бокала. Она не пила спиртное. Транквилизаторы действовали эффективнее.
Поппи стояла возле большого переносного бара, забирая напитки у готовившего их Харри. На ней было длинное, до пола, белое платье с разрезом, через который виднелась стройная загорелая нога. Ее каштановые волосы были стянуты в старомодный "хвост". Казалось, ей удастся снова ввести его в моду. В её волосы была воткнуты роза. Эта немного вульгарная деталь действовала так же эффективно, как туфли на высоком каблуке в сочетании с брюками в обтяжку. Если бы три женщины предварительно обсудили свои наряды, желая подчеркнуть красоту всех троих, они бы не добились лучшего результата. Однако подобная комбинация родилась случайно.
Солнце было милосердным. Огромный красный шар опускался за верхушки далеких деревьев; казалось, он был нарисован рукой неумелого художника, стремившегося сгустить краски. Он отбрасывал театральный розовый свет на фигуры людей; мужчины и женщины двигались по патио, точно по театральной сцене. Доносившийся из дома танец Боккерини в исполнении Липатти (к счастью, Харри успел переписать его на магнитную пленку, прежде чем пластинка пришла в негодность) действовал успокаивающе, как розовая вода озера. Звон льда в больших бокалах сливался с голосами, шелестом веток вечнозеленых деревьев и плеском волн.
