Он остался на это лето у родителей, чтобы помочь отцу с ремонтом дома - большого кирпичного здания, комнаты которого напоминали залы для общественных собраний; потолки и стены всегда нуждались в штукатурке и покраске. Вокруг него росли дубы и высокая трава, которую следовало косить. Окна были мутными от пыли, цветы - неухоженными. Так выглядели многие усадьбы священников. Великие пожиратели времени и денег, постоянно требовавшие к себе внимания.
Однажды под вечер он и Реана устроили пикник возле ручья на поле. Рик без всяких прелюдий произнес:
- Я собираюсь сказать отцу.
- Да. Мы не можем больше так продолжать.
Им не было нужды вдаваться в детали. Спорить.
- Сегодня, - сказал он.
Привычка помешала ему обнять её. Они словно нуждались в разрешении отца, в его согласии. Мудрый старый человек скажет - да, это просто случайность. Ее могла удочерить любая другая семья.
Рик заговорил с отцом, который готовился в своем кабинете к очередной яростной проповеди. Выражение, появившееся на лице священника, потрясло юношу. Глаза отца возмущенно сверкнули, его кожа приобрела зеленоватый оттенок.
- Ты не соображаешь, что говоришь! - закричал отец.
- Я знаю, что говорю. Знаю, что будут говорить люди. Но ведь я уезжаю учиться. Мы все равно не будем жить здесь. Ведь это на самом деле не кровосмешение.
Он наконец произнес это слово.
- Это кровосмешение, - сказал отец.
- Нет.
- Она - дочь Майкла.
Прошло несколько секунд, прежде чем он понял услышанное. Майкл был его старшим братом, их разделяли семнадцать лет. Майкл работал адвокатом в другом городе.
Дочь Майкла. Он посмотрел на отца, как бы оценивая его психическое здоровье. Священник заговорил хрипло, с трудом произнося слова.
- Майкл - её отец. Ему было двадцать. Понимаешь? Девушка тоже училась в университете. Они оба не могли пожениться. Не хотели. Мы взяли ребенка. Нам пришлось сделать это. Ты видишь, как она похожа на нас. Господи, ты слепой?
Дочь Майкла.
Эти слова поразили его. Она была не чужой девочкой из незнакомой семьи с безликой матерью и неизвестным отцом. Дочь Майкла.
На него навалилось чувство огромной вины, от которого он не мог избавиться. Он старался не видеть Реану. Чаще всего ему это удавалось. Он ухаживал за другими женщинами и наконец женился. Добился успеха. Он все ещё был честолюбив. Возможно, теперь, после любви к Поппи, точнее, после их близости (его отношения с Реаной были платоническими, духовными), он исцелился. Он хотел это знать. Хотел увидеть Реану. Потом ему предстоит забыть Поппи и заняться книгой, врачебной практикой, своим политическим будущим. Но прежде всего он должен увидеть Реану.
