В ответ из дому донесся вой, нечеловечески пронзительный.
Папаша Гаузер повторил вслед за женой:
— Эй, Гаспар!
И опять раздался тот же вой.
Тогда трое мужчин — отец с двумя сыновьями — попытались открыть дверь. Она не поддалась. Они притащили из пустой конюшни бревно и со всего размаху, как тараном, ударили в нее. Доски хрястнули, проломились, во все стороны полетели щепки, затем раздался грохот, и они увидели в комнате, за опрокинутым буфетом, человека в отрепьях; волосы падали ему на плечи, борода разметалась по груди, глаза сверкали.
Они не узнали его, но Луиза вдруг закричала:
— Это Ульрих, мама!
И г-жа Гаузер согласилась — да, это он, хотя волосы у него были совсем седые.
Он подпустил их к себе, позволил взять за руку, но на вопросы не отвечал. Пришлось отвести его в Лёхе, и там врачи установили, что он потерял рассудок.
Что приключилось со вторым проводником, так и осталось неизвестным.
Младшая Гаузер чуть не умерла в то лето — ее точил какой-то недуг, в котором винили холодный горный климат.
