Остров и окрестные рассказы | страница 74
— Как быстро он растет! — громко сказал Андрия в ванной, потирая кусочком квасцов ранку на губе. — Когда приехали, в зеркале отражались только вихры на макушке!
А потом, свежевыбритый, расправил плечи перед зеркалом, через силу бодро улыбнулся, на всякий случай, ведь никогда не знаешь, вдруг кто-нибудь потом заметит твое отражение.
Дни, недели, месяцы... ползут. Жена хлопочет, добывает продукты, постоянно что-то пересчитывает, до мельчайшей мелочи, стараясь, чтобы хватило его пенсии. Сноха не расстается с мальчиком, водит его в школу, помогает делать уроки, трудно понять, кто из них кому больше нужен — она ему или он ей. Сын сначала вообще не выходил из дома, теперь большую часть дня проводит в поисках работы, безденежье его угнетает. Андрия ни разу не спросил, чем он занимается, но, судя по его все более грубым рукам и отражающейся на лице все более глубокой горечи, можно заключить, что с каждым месяцем ему требуется все больше сил и надежды. Единственный, у кого нет особых обязанностей, это прапорщик первого класса в отставке Гаврович, раздираемый на части чувством, что он обязан что-то сделать, и непониманием того, что именно. Он уже давно починил в доме все, что требовало починки, и даже то, что ее не требовало. На рынок он и раньше никогда не ходил, не смог бы и кочан капусты толком выбрать, и что бы ни покупал, хоть зубчик чеснока, его обязательно обманывали. К досужим прогулкам в парке не привык. Время стало тянуться особенно долго после того, как ближайший сосед, тоже отставной прапорщик, продал квартиру и со всей семьей, не простившись, навсегда переехал в свои родные места, где уже с кем-то другим посиживает теперь за послеполуденной партией в шахматы. Андрия все чаще сталкивался с собственной бесполезностью, с тем, что превратился в помеху — то перемещается из кухни в комнату, то из комнаты заглядывает в кухню, то выходит в лоджию, то спускается к двери подъезда, то возвращается домой, по два раза прочитывает одну и ту же газету, по пять раз сверяет и ручные и стенные часы, по десять раз спрашивает: «А сколько уроков сегодня у Малыша?» — по двадцать раз заявляет: «Если кому-нибудь что-нибудь потребуется, вы только скажите, я здесь!» — а время еще только подбирается к полудню.
Он ничего не делал, он и не мог ничего сделать, но невероятно уставал, должно быть, от этого бессмысленного бдения, от бессонницы и постоянных раздумий, как помочь, как заново привести в порядок свою жизнь и жизнь самых дорогих для него людей, ставших беженцами.