Она говорила все это, держа Колю за руку, словно боясь, что он убежит, не дослушав. Потом повела его к Владимирской, откуда шел троллейбус до самого управления внутренних дел. Не знала, что в вечерние часы в управлении только дежурный, который не имеет права допрашивать. Знала лишь одно: у нее есть доказательство… Доказательство и правда. Все необходимое, чтобы Василия освободили. И глаза ее уже видели, как выходит он из тюрьмы побледневший, исхудавший и как они идут куда-то далеко, далеко. Вдвоем…
— Идем же, Коля!
— Куда?
— В милицию… — удивилась она бестолковости парня. — Засвидетельствуешь, что в тот вечер, в понедельник, он был у тебя.
— Он у меня не был, — произнес Коля тихо, словно в чем-то был виноват.
— Как же не был?! Что ты говоришь?! — Она зажала его рот ладонью. Она же знает, что был!
— Он не был в тот вечер у меня, — отстранившись от нее, повторил Коля.
— Ты понимаешь, что говоришь?!
— Я говорю правду.
У Леси не потемнело в глазах, а просто вся улица вздрогнула, заколыхалась, поплыла, слилась в одно пятно.
— Ты понимаешь, нет, ты скажи, ты понимаешь, что говоришь?!
— Правду.
Она снова схватила его за руку и потащила в сквер, туда, где было мало народу, будто боялась, что кто-то посторонний услышит эти его слова.
Сидели молча. В угасшем небе качались черные пики тополей, вспыхнули вдоль бульвара бледные фонари. А Леся все еще не могла прийти в себя.
— Коля, миленький, ты знаешь, что ему грозит… Мне объяснили в консультации…
Снова помолчали.
— Это же неправда. Он не мог убить, но юрист сказал: правду надо доказать!
Но где же он гулял в тот вечер? Коля так искренне говорит, так сочувственно держит ее за руку, успокаивает. Он ведь тоже волнуется за Василия, он ему друг. Друг? А может быть, недруг, тайный враг, и теперь ни за что не скажет правду?
— Коленька, ты знаешь, что ему грозит… — повторила она.
Коля погладил ее руку.
— Я всю жизнь благодарна буду!..
Коля сжал ее пальцы.
— Я не могу, Леся. Его не было…
Василия засудят… А она будет жить… И это называется — жить?! Какой он противный и гадкий, этот Коля! Она выдернула руку, вскочила.
— Я ненавижу тебя! Да, ненавижу!
Он тоже вскочил.
— Но пойми же, Леся! Леся!..
— Уходи!
И он медленно пошел к своему дому, зябко поеживаясь и пригнувшись.
Леся бессильно опустилась на скамейку и зажмурилась от охватившего ее ужаса. Вся ее усталость, скопившаяся за этот день, все волнения навалились на нее разом. И сердце забилось словно в каждом уголке ее тела: в горле, в голове, в кончиках пальцев.
