Возможно, их разговор и продолжался бы, но тут Думасара и Астемир услыхали голоса Лю и его товарищей: артисты шли по улице вслед за лошадкой Исхака, закончившего объезд, несли на палке новую стенгазету с портретом артистки Тины. Артистка шла вместе с мальчиками, и все они выкрикивали хором:
— Слушайте! Слушайте! После схода будет представление пьесы «Калым»! История о том, как справедливость побеждает несправедливость... Представление о том, как юный комсомолец победил старого муллу...
За комсомольцами уже бежала орава голоштанников-мальчуганов. Застенчивые девочки с завистью провожали глазами шествие. Собаки ожесточенным лаем отзывались на детские голоса, из-за плетней и тут и там показывались то головы старух в платках, то лохматая папаха старика. Наиболее смелые выходили навстречу, останавливались перед стенгазетой и начинали соревноваться в степени своей грамотности и просвещенности. Каждый старался прочитать то, что написано крупными буквами.
Прочитав слово «Калым», Давлет тут же заметил:
— Калым! Разный бывает калым.
— А ты, может быть, и слово неправильно прочитал, — усомнился Масхуд. — Скажи, Лю, правильно ли прочитал написанное слово Давлет?
Лю подтвердил, что слово прочитано правильно.
Но Давлет все-таки обиделся. Он не преминул напомнить, что обучился грамоте еще до ликбеза, в тюрьме.
— Давлет не может забыть, сколько счастья принесла ему тюрьма, — не без ехидства заметил Муса.
Не остался в долгу и Давлет.
— В тюрьму попадают только мужчины высокой цены, — заявил он. — Так я слышал от Жираслана. Тюрьма — это дом для настоящих джигитов, трусливый и хилый человек в тюрьму не попадет. Так что, Муса, не хлопочи, тюрьма не для тебя.
— Не знаю, насколько ты прав в этом утверждении, — отвечал Муса, солидно поглаживая бороду, — но ты напрасно заговорил о цене. Если речь идет о цене на твою голову, то такой голове цена — пятак.
И лошадка Исхака, и комсомольцы со своим плакатом-газетой уже скрылись за поворотом улицы, за могучей яблоней, прозванной Деревом-нартом, а спорщики все еще продолжали перепалку.
Уже давно светила ущербная луна, а по дворам старого аула, когда-то известного по всей Кабарде выделкой жерновов, все еще слышались возбужденные голоса.
С чем шхальмивоковцы в конце концов все-таки заснули, с тем и проснулись.
Люди говорили, что волнения, вызванные предстоящим сходом, можно сравнить только с такими достопамятными событиями, как, например, тот сход, когда лукавый Аральпов пытался разоблачить князя-конокрада Жираслана. Или с тем сходом, когда ликующие большевики во главе с Астемиром и Степаном Ильичом прискакали в Шхальмивоко для провозглашения Советской власти. Или с тем сходом — уже во времена гражданской войны, — который был созван князем Шардановым, прислужником белогвардейцев, для того чтобы на глазах всего аула расстрелять уличенных в сочувствии большевикам. Словом, в летописях Шхальмивоко было не очень много событий, достойных сравнения с тем, что ожидалось.
