— И какой же это детский приют, чи по-ихнему интернат! Жансох ушел спать к сударушке. Сторож так перепился, что лыка не вяжет. Кто поедет утром за доктором? Кто выведет ребят на завтрак, если Жансох опоздает?
Под утро Лю задремал, и все казалось, что ему через голову снимают рубашку, отчего голове больно.
Проснулся он от криков Матрены: кто-то убежал из интерната. Кто же это? Убежать, конечно, мог любой. Лю вспомнил, как он сам на первых порах бежал отсюда домой; прибежал, мать уложила его спать, а наутро он услышал, как Думасара разговаривает с Астемиром.
— Лю пришел обратно, — говорила Думасара, — не хочет оставаться в той школе-интернате.
Астемир помолчал, прислушался и потом сказал нарочито громко:
— Что ж, не хочет, насильно не заставишь. Да оно и хорошо, как раз только вчера наш богатей Муса говорил мне: «Зачем отдал в школу второго сына? Кто будет хозяйничать? Лучше бы отдал мне твоего Лю в батраки, мне нужен пастух». Вот и выходит хорошо, — заключил Астемир, — как раз пойдет Лю пастухом к Мусе. Когда встанет, скажи ему, чтобы шел к Мусе.
Астемир ушел в свою школу. Думасара направилась к коровам. Лю быстро встал, быстро оделся и потихоньку, стараясь остаться незамеченным, шмыгнул мимо хлева в сад, на дорогу и побежал обратно в Буруны. Вот какая история приключилась с Лю на первых порах. Но это было давно, два года назад, теперь Лю ни за что не ушел бы из интерната, именно теперь, когда заведующим интерната будет Казгирей, а Инал выдаст оркестру новые трубы.
Эти мечты были прерваны криком Матрены:
— Попади он мне в руки, выщиплю последние волосинки!
Теперь Лю понял, кто бежал: безволосый Таша.
Все случилось так, как опасалась Матрена: Жансох опаздывал, Дорофеич задавал беспробудного храпака у себя в каморке, и невозможно было его растолкать. А между тем уже наступило время завтрака. Весь интернат — и большекружечники, и мелкокружечники, и самые маленькие дутики, — все уже по привычке высыпали во двор и строились в шеренгу. Вдоль двора шла полоска камней, вбитых в землю; каждый из учеников раз навсегда знал свой камень и становился в шеренгу против него. Так строились и на этот раз. На правом фланге, как обычно, стал Сосруко, но на левом фланге оставалось одно пустое место. Другая брешь в шеренге была против камня Лю. Как будто в ряду зубов выпало два зуба. Лю все это видел через окно. Он не мог спокойно лежать на койке, когда такое делалось. Огромная папаха Жансоха висела на гвозде. Он снял папаху, надел на больную голову и успел спуститься вниз как раз в тот момент, когда Сосруко, подражая Жансоху, величественно отдавал команду:
