Все вокруг засмеялись. Действительно, это было смешно: Таша хочет заставить держать уразу Аркашку. Аркашка был русским мальчиком, и его приняли в школу для того, чтобы кабардинские и балкарские дети быстрей усваивали русский язык. Но пока суд да дело — произошло обратное: Аркашка стал говорить по-кабардински.
— Шигат! — испуганно закричал Аркашка, требуя, чтобы Сосруко опустил его на место.
Но Сосруко продолжал держать малыша над головой и спросил Таша:
— А может быть, ты постишься, чтобы достойно встретить Казгирея?
Но тут опять возник спор: будет ли поощрять Казгирей тех мальчиков, которые придерживаются уразы?
— Он не отступится, — кричали одни, — он правоверный мусульманин! Он был верховным кадием, он был в Стамбуле.
— И что же с того, что он был верховным кадием, — кричали другие, — теперь Инал вроде как верховный кадий. Казгирей боится его.
Сторонники Казгирея не могли перенести такого безответственного заявления:
— Казгирей никого не боялся и никого не боится, он из Москвы!
Страсти так разгорелись, что удержать их было уже невозможно. В ход пошли кружки. Дутики, или мелкокружечники, бросились бежать кто куда; некоторые спасались под столом. Но Сосруко качнул стол и кого-то зашиб. Послышался плач, визг. Может быть, именно потому, что зачисление Лю в среду большекружечников было не совсем законно, ему досталось больше всех: чья-то не то кружка, не то миска рассекла ему голову, показалась кровь.
В столовую прибежали Жансох, Дорофеич и кухарка Матрена.
Громче всех кричала Матрена. Побледневший Лю с испугом смотрел на повариху, утиравшую ему голову фартуком. Дорофеич усмирял расходившихся парней, Жансох собирал кружки.
Да, происшествие печальное! Тут было уже не до Корана, не до вопроса о правомерности уразы. И нужно же, чтобы пострадал именно Лю, друг Инала и Казгирея. Что, если его покровители узнают об этом? Вот что беспокоило Жансоха. Он приказал уложить Лю в своей комнате. Матрену назначил сиделкой. Дорофеичу велел идти утром за доктором, а сам сел писать рапорт о происшествии.
Жансох был большим любителем иностранных слов. Нередко во время разговора с Матреной, Дорофеичем или 'кем-нибудь из учеников, а тем более во время урока, Жансох вдруг замолкал, вынимал из кармана книжечку — словарик иностранных слов, листал ее и, поднявши вверх палец, произносил загадочное слово:
— Коллоквиум!
На этот раз он долго искал в словарике определение происшествия, о котором рапортовал, и вот...
