Или его сердца.
И с ужасающей ясностью Энн поняла, что жива. Не просто дышит и существует, но… на самом деле, живет полной жизнью.
Для Сиднема ее общество было волнующим и тревожащим.
Она задавала некоторые прямые вопросы, которых избегали его семья и близкие друзья, и о которых он сам предпочитал не думать. Но он тоже задал ей несколько весьма личных вопросов. Он предположил, что ее знакомые избегали расспросов об отце ее ребенка.
Она ненавидела этого человека.
Может, она была изнасилована? Или может, Энн возненавидела его потому, что тот отказался жениться на ней после того, как она забеременела?
Она была невероятно привлекательна, особенно, когда улыбалась, или когда о чем-то мечтала, словно растворяясь в окружавшей ее красоте. И все же она была с ним. Он пригласил ее на прогулку, и Энн согласилась. Когда он был с нею, то почти забывал о том, что она видит, когда смотрит на него. С нею Сиднем не чувствовал себя… ущербным.
Глядя на нее, трудно было представить, что она тоже по-своему ущербна и уязвима, как и он сам. Повернув голову, Сиднем наблюдал, как волны разбиваются в пену у береговой кромки, а затем откатываются назад, влекомые силой отлива.
А был ли он уязвим? Сиднем потратил последние шесть или семь лет своей жизни, пытаясь убедить себя, что стал сильным. Но в некоторых случаях Сиднем прекрасно осознавал, что кое в чем он так и не преуспел, и никогда не добьется успеха. Он признал свое одиночество, разве нет? Несмотря на приносящую удовлетворение работу и нескольких хороших друзей, он, по существу, оставался одиноким. Так же, как и она. И одной из причин, почему ему нравилось жить здесь, было то, что вероятность встречи с незнакомцами в этих краях была очень мала. При его внешности сложно было не испытывать раздражение от взглядов незнакомцев, когда они видели его впервые.
В то время как он с удовольствием наслаждался лицезрением прекрасной женщины, ей приходилось довольствоваться, по крайней мере, время от времени, видом чудовищного уродства. Он никогда не гордился своей привлекательностью, но… Ну, что же.
– Когда прилив полностью отступает, – указав направо, заговорил Сиднем, не дожидаясь, пока им полностью завладеет разрушающая жалость к себе, – тогда появляется возможность пройти вдоль края тех выступающих скал до главного пляжа. Но сейчас прилив, и этот пляж отрезан им и весьма уединен.
– Все это очень напоминает мне Корнуолл, – сказала Энн. – Каждая миля береговой линии являет новое и совершенно иное великолепие. А если мы взберемся на эти скалы, то увидим другой пляж?
