Большевики не в первый раз отдыхали в домах мертво-го классового врага, но не обращали на это никакого внимания.Поступки верного последователя Ю.В. отличаются практическим умом, поскольку на Родине у него всё было "наше", а все что в Баварии "своё ", и здесь не нужен труд как при Перестройке социализма, поскольку буржуазия живёт для природы, но для пропитания ему теперь с семьёй достаточно самотека в слабости грустных сил, но он уже не видит людей России среди круглой беды, привыкнув к пережёвыванию вместо предварительного соображения, поскольку для него власть дело неумелое, а ему всё время после ухода Ю.В., приходила не мысль, а некоторое давление темной теплоты, которое он разрабатывал как место, заключающее в себе одно удивленное сомнение, в котором открыл себя его антипод Ельцин, плавно исполнивший свою жизнь по чужому записанному плану, сопровождаемому попытками суицидов и многочисленными инфарктами.
На протяжении почти двух десятилетий академика медицины Чазова связывали с Андроповым доверительные отношения, но и после этой многолетней дружбы Чазов признался: "…Он и сейчас представляет для меня загадку. Загадку, может быть, даже большую, чем двадцать лет назад, когда я ему во многом слепо доверял". А всё почему? Да потому, что мыслимые песни Ю.В. сам себе болезным языком назначал для одного себя, а, проболев большую часть жизни в поэзии своего слова, он считал себя молодым ровно в половину лет, которые прожил и приказывал, понимая, что у нас отстутствует правильное государство и разумным элементиам приходится жить в отсталом классе, не забывая о революции в совести за свое и классовое несбывшееся торжество.
Когда победившая криминальная буржуазия, выдернув с корнем из земли памятник Дзержинскому, одновременно укрепила на бывшем здании КГБ СССР мемориальную доску в память об Андропове, то есть о человеке, чье имя на протяжении полутора десятилетий символизировало карающий меч диктатуры пролетариата, то можно понять, что Ю.В. мог тратить, происходящую внутри себя жизнь на тоску, утоляемую справедливыми делами, а революция миновала и сама ушла неизвестно куда, встречая время зрелости, время счастья или сожаления?
