Но Патрокл слишком хорошо его знал. Он не стал ни удивляться, ни спорить.
– И я об этом думал, – с недетской серьезностью сказал он. – Ему все говорят, что ты слишком сильный и совсем ничего не боишься. Все говорят, что ты можешь... можешь...
– Могу вырасти страшный-страшный и стану всех убивать, потому что не знаю своей силы! – закончил Ахилл мысль друга. – Отец тоже так думает, хотя мне не говорит. Он боится. И я боюсь. А Хирон... про него так говорят, он может научить... ну, чтобы я не вырос такой страшный, чтобы у меня все было нормальное. Понимаешь?
– У тебя и так все нормальное, – обиделся за друга Патрокл. – Ты же никому ничего плохого не делаешь! Я вот тебя нисколько не боюсь. Ни капельки!
– Спасибо. Но это только ты…
Он грустно вздохнул, а Патрокл вдруг расхохотался. Когда он смеялся, смеялись все его золотистые курчашки, и все веснушки.
– Вот еще, тебя бояться! Вот дураки! Наоборот – это с тобой я никого не боюсь! Ахилл, а, может, я тоже вырасту очень сильный? Ну, не такой, как ты, но сильный-сильный? Как ты думаешь?
– Конечно вырастешь! – убежденно проговорил мальчик, – И мы с тобой будем самые знаменитые богатыри, и...
За этим разговором они прошли еще немного, и за густыми зарослями, показавшимися по другую сторону широкой каменистой прогалины, действительно послышалось тихое журчание ручейка.
– Пришли! – с облегчением воскликнул второй мальчик и, взмахнув плетенкой, рванулся вперед, собираясь опередить своего друга.
Но тот вдруг остановился и так резко схватил товарища за руку, что Патрокл едва не упал. И тут же увидал, как мгновенно изменилось лицо Ахилла – беззаботное детское выражение разом исчезло, взгляд стал жестким и сосредоточенным, губы слегка сжались.
– Что? – сразу перейдя на шепот, спросил Патрокл.
Ахилл не отвечал, всматриваясь и вслушиваясь, напряженно застыв на месте. Он определенно что-то видел в колыхании ветвей и мелькании солнечных пятен среди кустов, и его острый слух уже уловил какие-то необычные звуки среди журчания воды, птичьих голосов и шороха листьев. Но больше всего ему, кажется, сказал воздух: ноздри мальчика расширились, дрогнули, как у охотничьего пса, и тотчас рука скользнула к плечу, к жесткому изгибу лука.
– Встань позади меня, Патрокл, – твердым, совершенно взрослым голосом произнес он.
– Что там, Ахилл, а?
– Лев[1], – не поворачивая головы, – ответил тот. – В овраге, возле родника.
Краска сошла с веснушчатых щек Патрокла. На миг потеряв голову от страха, как любой ребенок при упоминании страшного зверя, он тут же сам вцепился в локоть товарища.
