Губы Лукьянцевой дрожали. Она жалостливо кивала головой. Маликов тяжело вздохнул и продолжал:
— Пополз я тогда к лесу, а там — подальше от этого места. Полз, пока не выключился. А на следующий день набрёл на сторожку лесника. Помнишь, старичок был? Он укрыл меня, выходил. Немцы у него не появлялись. Потом через него же я наладил связь с другим отрядом. Иванченко.
— Иванченко? Слышала, как же, — подтвердила Зина. — У них база была с той стороны гор.
— Там я и партизанил, пока наши не пришли. А потом с регулярными частями дошагал рядовым до Берлина.
Главное — позади. Неприятный ком в животе медленно рассасывался. Маликов чувствовал, как громко стучит его сердце, будто кто-то размеренно, с силой бьёт кулаком по столу.
Рассказ его был правдив во всём, кроме спасения. Но как в действительности он спасся, Маликов не рассказал бы ни при каких обстоятельствах.
— А что потом случилось с отрядом, с тобой? — спросил он Зину, уводя разговор от лишних вопросов.
Она живо, но путано рассказывала, как отряд уходил от карателей… Ну вот и лады, умиротворённо думал Маликов, вполуха слушая её и понимающе кивая.
— Ой! — спохватилась вдруг Лукьянцева. — У меня ведь муж дома голодный! Пора бежать.
Она протянула руку, коснулась его плеча, провела ладошкой по лацкану пальто — будто погладила. Видно, хотела сказать что-то, но только вздохнула и смущённо убрала плотно сжатые сухонькие пальчики с его груди.
Маликову неожиданно стало тоскливо. И сейчас же перехватило вздох, заломило в затылке. Боль в сердце начала нарастать. Маликов зажмурился, глубоко вдохнул сырой воздух. С тревогой вспоминая, куда запрятал нитроглицерин, он поспешно зашарил по карманам, дёргая за петли, расстегнул пальто. Нашёл, сжал в кулаке тонкую, как карандашик, пробирку. Чувствуя озноб, запахнулся. При Зине таблетки принимать не хотелось.
— Что с тобой? — тревожно спросила она.
— Ерунда, — пробормотал он сдавленно. — Старость, что ещё?
— Ну, Володенька, побегу я? — сказала она просительно.
— Да, конечно… пора… иди… — согласился он, прислушиваясь к своей боли.
Лукьянцева порылась в сумочке, достала записную книжку и шариковую ручку, затем, старчески щурясь, торопливо начеркала адрес. Неровно вырвала листок и отдала Маликову.
— Заходи завтра.
— Завтра не смогу, — озабоченно сказал Маликов.
— Тогда послезавтра.
— Н-не знаю, право… — Маликов пошевелил сведённым болью плечом. — Но на днях буду непременно, — пообещал он, зная, что визит этот не состоится никогда.
