Вот ведь как получалось! Старые дружки отдалялись, не столько от Глебки, сколько от Бори. А Марину и Глебку сближало, роднило – и чем дальше, тем горячей – горькое чувство потери.
Искренние чувства слитны в силе своей и власти. Встречая Марину на кладбище, Глебка даже радовался ее непрезентабельному виду, одобрял его, и хотя никогда ей не улыбнулся, а разговаривая, обходились они словами самыми необходимыми, – чувствовал он какую-то особую к ней близость.
Раз-другой он встретил ее на улице и понял, что Марина нетрезвая. Она было отшатнулась, но Глебка как-то так, наверное, посмотрел на нее, что Марина просто опустила голову, видать, успокоилась, и прошла мимо.
Случись это прежде, он бы ее осудил, глядишь, кому и рассказал, даже Борику, а теперь не просто посочувствовал, а даже порадовался, подумав, что, будь он чуток постарше, они бы с Мариной выпили на пару.
Может, еще и выпьют.
Глебка иногда ловил себя на мысли, что жизнь его остановилась.
Школьное существование совершенно не задевало. Он с одинаковым равнодушием получал двойки и пятерки, с ребятами говорил неохотно, скоро изнемогая от общения с ними, а при случайных встречах на улице с самыми когда-то близкими корешками торопился поскорее отделаться набором общих слов.
Он отплывал куда-то.
Ему нравилось ходить одному по улицам городка. Поначалу он искал встречи со стариком, похожим на себя, но потом привык шататься просто так, без цели и думы. Он выбирался и в места памятные – на поляну перед речкой, где они жгли костры, в заросли, где ловили соловья, в рощу, где когда-то плакала корова, переполненная молоком. Но тщательно избегал маминого санатория, возле которого был проклятый тир. Какое-то смутное ощущение тревоги наваливалось на него всякий раз, когда он вспоминал про хаджановский этот оазис. Ведь здесь началась не только Борина слава, но и погибель. Отсюда она пошла. И зачем только ему понадобилось военное училище и все это поспешное избавление от жизни. От жизни!
Эта мысль не была точной, до конца ясной. Она клубилась в тумане, но кое-что было очевидно. Вон ведь до глубокой старости дожил военный человек полковник Скворушкин, да и майор Хаджанов ничего себе поживает, что-то все время шурудит, на какие-то неизвестные – и ведь немалые! – деньги строит дом за домом для своих земляков, ими командует, что-то мастерит, лепит незримое простому взгляду… Хаджанов был Бориным наставником, внешне искренним и радушным, но Глебка отчего-то не очень верил ему. Точнее, верил лишь наполовину, а может, даже на треть. Сердцем чуял Глебка: есть у майора нечто, тщательно скрываемое не только от него, мальчишки, но и от взрослых, и даже, наверное, от своих земляков, для которых строит дом за домом. Сквозила в его улыбчивости какая-то чужая зыбкость.
