Потоптался, помолчал, глухо обронил:
– Я ведь тебя понимаю. Но он же вовек к девке не подступится, а в него веру надо вдохнуть.
– Ну и пущай кто другой веру эту вдыхает! – зло ответила Люба. – Чего ко мне-то липнете? Я вам что!..
– Не понимаешь, – с сожалением вздохнул Кинякин.
– А вы, кобели, понимаете.
– Костери, костери, а все ж запомни, об чем я сказал, – долдонил свое мичман.
– Настырный ты – у попа кобылу выпросишь.
– На кой мне кобыла! – осердился теперь мичман. – Мне человека надо спасти.
– Уйди с глаз, а то опять сковородки дождешься, – без зла и с какой-то покорной тоской предупредила Люба.
– Ладно, пошел, – вздохнул Кинякин. – Как пишут в газетах: высокие договаривающиеся стороны к согласью не пришли.
– Не пришли, – отрезала Люба. – Сват какой выискался. Иди, иди, не толкись тут!
«Чертова баба, сопрел с ней!» – чертыхнулся мичман, прикрывая за собою дверь.
Лубенцову и Косте предстояло уложить на «постель» параллельно два рельса на расстоянии пяти метров, чтобы потом, двигая по этим рельсам третий, равнять щебенку.
Они спустились в воду друг за другом. Видимость была отличной, метров десять, пожалуй. Редко такое выпадает водолазу, чаще на дне его встречает полумрак и плохая видимость, а то и вообще тьма, и работать приходится на ощупь. Приятно быть в светлой воде, приятно сознавать, что глубина невелика и опасности тут никакой. Век бы так работать! Сейчас вот солдаты опустят два рельса, и они с Лубенцовым установят их параллельно.
– Костя, гляди там! – предупредил Игорь Хохлов по телефону. – Сначала тебе майнаем.
– Давайте.
Костя передернул груза назад, на спину, поднял голову. В светлый, играющий бликами проем плота нырнула черная длинная тень. Неровно покачиваясь, приближалась, постепенно приобретая вид рельса. Спускали его на пеньковых концах.
– Потравливай помалу! – приказал Костя и подошел к рельсу, который уже касался груды щебня.
Костя взялся за рельс и потянул на место, обозначенное вбитыми колышками, которые еще вчера установил под водой мичман Кинякин. Когда рельс повис точно в назначенном месте, Костя приказал:
– Майнай сразу!
– Есть! – отозвался Игорь.
Рельс упал на щебень, поднял облачко веселого рыжего ила.
Костя отвязал тонкие канаты.
– Вира концы!
Извиваясь светлыми змеями, канаты ускользнули вверх. Ил размылся, осел толстым рыжим слоем на рельс, на щебенку, и снова стало светло и прозрачно.
На душе было легко и радостно. Мурлыкая песенку «Ты, моряк, красивый сам собою...», Костя нашел лом, спущенный еще заранее, и стал подвигать рельс на место. Мешала груда щебня. Пришлось ее разравнивать руками, и Костя, занятый своим делом, совсем забыл про Лубенцова. Он вздрогнул, когда услышал по телефону взволнованный голос Игоря Хохлова:
