― На опоссума похож, разве нет?
Punktum, punktum,
komma, streg!
Sadan tegnes
Nikolaj!
Arme, ben,
og mave stor.
Sadan kom han
― Погиб под Верденом. Когда ты свою пипиську вот так теребишь, Эдит к небу глаза закатывает. Она же из Христианских Братьев, с Фарер, знаешь? Хотя у меня как-то была девочка-натурщица, так она так же свободно с собой забавлялась, как ты, и так же плевала на условности, и Эдит довольно понравилось, проходя мимо, подглядывать в двери.
― А что такое Верден? Вы знаете Миккеля, рыжего такого пацана, он мой приятель, с неизлечимыми веснушками и зубками как у бурундука? Так его папа за то, чтобы он это каждый день делал. Говорит, что он от этого счастливее.
― Верден ― это была такая кошмарная битва в Первую Мировую войну. А папа Миккеля ― Ульф Тидсельфнаг? Перерыв окончен: к работе.
― А вы его знаете? Он книги печатает. К Миккелю здорово ходить: там, если мы у него в комнате сидим, можно все что угодно делать, и Миккель всегда дверь открывает в одной майке и спущенных носках. Его мама говорит, что если он вдруг превратится в идиота, никто и не заметит.
― О чистая невинная датская юность!
Вопросительный взгляд.
― Дразня натурщиков, сказала Саманта, Гуннар завязывает отношения. Привыкнешь. А кроме этого, ты и сам его дразнить можешь. Гуннар все равно ревнивый.
ШАЛАШ НА ДЕРЕВЕ
― Сколько лет этому Гуннару?
― У него был кролик, наверное бельгийский заяц, на выставке, и еще голая девчонка, которая одну ногу на другую положила и за лодыжку ее держала. Это он еще в Академии делал, а потом год прожил в Париже. Когда он в Академию поступил, ему было семнадцать, там четыре года, а Париж был всего пару лет назад, поэтому ему где-то двадцать четыре, ага-а? И в джинсах здоровенная балда.
― А девка там все время?
― О, нет, она очень деловая, Саманта эта. Приходит и уходит. И ночует много тоже, я думаю.
4
― «Торс мальчика» Бранкузи ― вон там. Мой Ариэль должен быть таким же чистым, но чтобы там все вы были ― репрезентативные, как критики говорят, головорезы, вся банда вместе.
Николай подтянул крайнюю плоть, чтобы удобнее прилегала.
― Токует и не токует, понимаете?
― Ляжки ― как у мальчика, а бедра такого же обхвата, как и грудь. Но дальше вот этого, в смысле стиля, пойти уже нельзя. У Годье, вот здесь, был гений своего века. Погиб в Первую Мировую, всего 24 года. Это его бюст поэта Паунда, а это его «Красная Танцовщица».
― Я мозговитый ― у меня даже дома такая репутация. А Бранкузи с натурщика лепил, с какого-нибудь французского футболиста? По крайней мере, мог бы пупок ему вставить. У меня ведь останутся писька с яйцами как у Ариэля, правда?
