Не будет вселенной? А что же будет? Ничто — а это что? Как не могу себе представить вечность и бесконечность, так и не мнится мне ее отсутствие, ничто…
Как-то — в который уж раз я говорю это «как-то» — позвонил мне Толя Бурштейн и попросил взглянуть на больного Колю Глазкова, что жил неподалеку от моей больницы.
Коля всю жизнь играл, по-моему, во все, что и как угодно, по принципу: ешь щи — проси деревянную ложку. Сдается мне, что и пьяницу он играл без особой внутренней потребности к выпивке. В конце концов игра стала его жизнью. Он всюду себя рекламировал и декларировал пьяницей. И пил. Даже книгу написал — "Наука выпивать". Наверное, мог обходиться без выпивки, но каждодневный прием привел в конечном итоге к циррозу печени.
Я его застал в конечной стадии цирроза. У него был асцит — в животе накапливалось до десяти литров жидкости, которые не давали ему ни двигаться, ни дышать. Надо было из живота выпустить жидкость. Коля же никому не давал ничего делать со своим телом. Даже проколоть палец для анализа было проблемой. А тут — проколоть стенку живота толстенным штырем. И инструмент этот в момент процедуры от него не спрячешь. Ко мне он относился, я бы сказал, мистически. Он соблюдал в жизни разные, придуманные им самим, ритуалы, и я вошел в его жизнь одним из атрибутов сконструированного им обряда лечения.
Мне было позволено все, но при соблюдении ритуальной, так сказать, аранжировки.
Он практически был умирающим, но продолжал работать. Когда я подходил к двери их квартиры, уже на лестнице слышен был стрекот его машинки. Он в последнее время был увлечен акростихами и по любому поводу строчил акростихи и присылал их мне по почте.
Короче, ритуал моей помощи был таков. Дверь открывала Росина, Колина жена, и с удивлением восклицала, хотя меня ждали — я перед выездом звонил, после чего не проходило более пяти минут: "Коля! Юлик приехал!" И у меня каждый раз возникала в голове картинка из фильма "Ленин в 1918 году", где в финале Ленин бежит по комнатам с криком: "Надя! Сталин приехал!"
Коля отрывался от машинки и с тем же удивлением, очень слабым голосом произносил: «Да-а» и еще что-нибудь нечто удивленное произносил. Эдакое "Не ждали". Игра продолжалась. "А он тебе сейчас водичку из животика выпустит". «Животик», «пальчик», «носочек» — все входило в систему придуманной игры. Игры, к тому времени, — в умирание. "Здравствуйте, Юлик, сначала я подготовлюсь". И он медленно, с помощью костылей, двигался в сторону уборной. Потом он усаживался на стул: "Росина, сними мне носочки". И не дай Бог, Росина возьмется рукой за левую ногу. "Нет, нет! Правый сначала, правый…" Я делал маленький надрез, прокалывал стенку живота — вытекала жидкость. Коля спокойно все переносил. Я удалял инструмент, накладывал шов, заклеивал. Росина надевала сначала левый носочек, потом правый… и Коля вновь начинал движение в сторону стола и машинки, а через день-другой я получал от него очередное письмо с очередными акростихами. Присылались десятки. Ну, такое, например:
