Клетку выкатили. Рамон огляделся. Зал был не слишком велик и полон битком. Он насквозь пропитался запахом мертвечины, так что Рамон даже не мог сообразить, откуда несет сильнее. От этого мерзкого запаха першило в горле и шерсть вставала дыбом, а внутри носа горело так, будто воздух превратился в сплошной огонь. Рамон чихал и кашлял, пытаясь оценить обстановку; на то, чтобы сосредоточиться, понадобилась пара минут.
Круглая арена с дощатым покрытием в бурых пятнах была огорожена металлической сеткой в три, приблизительно, человеческих роста. За сеткой виднелись напряженные человеческие хари.
- Слышь, шавка, - сказал воняющий тухлым служитель, ткнув Рамона палкой в бок сквозь прутья подвижной клетки. - По сетке ток пущен, не вздумай кидаться.
Рамон даже не огрызнулся. На его уши свалился механический голос:
- Первый сегодняшний бой. Справа - кобель, ищейка, черной масти, кличка "Жандарм". Слева - сука, северная сторожевая, чепраковой масти, кличка "Рыжая". Оба - оборотни. Делайте ставки, господа.
Хари завыли и заревели. В их реве Рамон не разбирал ни одного членораздельного слова. Вдалеке - на другой стороне арены - хлопнула дверца.
Рамон не столько увидел, сколько учуял. И осознал то, что все это время как-то само собой пролетало мимо ушей и никак не могло уложиться в голове.
Теперь, когда вокруг души выстроилась сколько-нибудь годная защита, он мог чуять что-то, помимо мертвечины. Пахло неопрятными ранами и псиной. Пахло пыльной шерстью, слезящимися глазами, давней усталостью. Пахло болью и не рассуждающей злобой. И сквозь все это пробивался тонкий запах суки, любви, союза, родного.
Рамон в ужасе заметался по клетке. Он понял, он оценил всю подлость замысла мертвяка, всю человеческую подлость - теперь он был всей душой согласен с определением кота: "Отрава". Потому что невозможно было драться с сукой, насмерть драться с сукой. Невозможно было нарушить святейший закон собак - Кодекс Стаи, растворенный в крови, впитанный с молоком матери.
Рамон помнил предупреждение кота - только те циничные слова и помешали ему сейчас перекинуться и заорать через весь зал: "Сестра, одумайся, мы одной крови!" Но мысленный призыв был так отчаянно силен, что Рыжая ощутила: в ответ кинулась на решетку и хрипло, яростно залаяла.
Рамон смотрел, как она беснуется, и ощущал смертельный леденящий стыд.
Ударил гонг - и дверца клетки поднялась, а служители шарахнулись назад, за собственную стальную дверь. Вероятно, Рамону надлежало бы рвануться из клетки навстречу противнику - но он не видел противника и медлил, непонятно на что надеясь.
