— Достаёт ли сил не сходить с пути? — наконец заговорил Синий Волк. — Достаёт ли духа от кручин не гнуться.
Сотник кивнул, улыбнувшись постоянству первых слов, посмотрел в глаза наставника.
— Достаёт, дядько Селидор. И для пути достаёт, и для кручин. Однако, у тебя самого, слыхал, заботки немалые.
— Были, Извек, заботки. Были. Сейчас поубавилось. — волхв кивнул на странную траву, поблёскивающую на поляне за пределами каменного круга.
Разгорающийся костёр высветил частокол торчащих в земле степняцких сабель. Эх, подумал Сотник, и не лень же было посреди леса три сотни клинков собирать, да с устатку, по буеракам, два пуда сюда тащить. Заметив удивление ученика, Селидор усмехнулся:
— Не пропадать же добру. Енисей с Лютиком на гожие мечи перекуют. Там же больше половины клинков чистого харалуга. Почитай около сотни добрых мечей, не считая топоров, ножей, да оконечников для стрел, копий, сулиц.
Сотник кивнул. Иной раз, душа—клинок, единственный друг и брат во чистом поле. А запас хорошего железа — он по любым временам хорош.
— Однако, — продолжил волхв, — Тебе торопиться надо, посему не буду тянуть. Ныне я последние дни на этом месте. Приспело время готовить новые логовища. На старых капищах, да погостах боле никого не будет. Все, кто от крещения уберёгся, ушли. Прочие подадутся ближними днями. Нужно поспешать, пока новый бог не пожрал всё, до чего руки его рабов дотянутся.
— Так он уже и так всё пожрал, — зло перебил Извек. — И поконы, и жизни, и свободу думать своей головой. Больше и жрать то нечего… — он осёкся, уловив укоризненный взгляд наставника.
— Кабы было так, не стоило бы и с печи слезать. — горько улыбнулся Синий Волк. — Русь Киевом не кончается. А десяток весей, вокруг него, только начало беды. Худшее впереди.
Извек едва не подскочил над гладкой макушкой гостевого камня. Справившись с голосом, медленно выговорил:
— Что может быть хуже?
— Хуже потерять язык! Потерять правь! Потерять дух и знания пращуров! Про то в твоих грамотах и говорено, — волхв прикрыл веки и, как по писанному, заговорил: — От крещёного дня надлежит все письмена нечестивцев, будут ли те веды досками, берестой, глиной, пергаментом ли, предавать огню, без разбору. Жрецы же, либо прочие перечи,[34] буде те случатся, повинны смерти. Сих надлежит повсеместно ругать и сечь железом нещадно…
Селидор умолк, жестом остановил восклицание, готовое сорваться с Извековых уст. Терпеливо продолжил:
— Иным иноземцы не успокоятся. Им давно ясно, что Русь ни силой, ни большой силой не взять. Они по сей день тяжкой падучей маются от одной мысли, что мы захотим пределы расширять. Вот и решили изнутри подточить. И момент правильный выбрали, когда в князья сын рабыни выбился. У такого и удила, и стремена доступны, а уж править таким жеребцом, большого ума не надо. Посули ему золота, да власти без края и он твой. А Владимиру невдомёк, что через поколение все бразды правления не у князей будут, а у слуг нового бога.
