— А далеко ли ехать?
— До торжища, — уточнил воевода. — Там надлежит встретить посыльного, из шёлкового обоза. По заветному слову получить грамоту и обратно. Грамота из Царьграда. Видать, дюже важная, а мои все при деле, никого отпускать не велено.
— Тогда сам и слетаю. — предложил Сотник.
Воевода задумался, подвигал губами, наконец кивнул.
— А почему бы нет? Слетай, пока тебя при дворе с какашками не съели! Коник у тебя скорый, руки не из задницы растут, да и с мечом небось управишься.
Извек промолчал насмешливой похвале, выжидающе смотрел в глаза. Воевода тем временем выудил из-за пазухи знак княжьего посыльного, вложил дружиннику в руку и, понизив голос до шёпота, проговорил тайное слово.
Сотник ухмыльнулся, повторил всё в точности и, отпущенный удовлетворённым кивком, двинулся со двора. На выходе встретил Лёшку Поповича, поздоровался, но тот, погружённый в себя, не ответил. Угрюмо прошёл мимо, уткнув тоскливый взгляд в землю. Не иначе, как опять зазноба не приветила, подумал Извек. Сзади послышались торопливые шаги. Догнали Эрзя с Мокшей.
— Опять отсылают? Далёко? — пропыхтел Мокша.
— Да на торжище надо слетать.
Эрзя внимательно глянул на Извека, двинул усами.
— С собой не возьмёшь? А то тоскливо тут что-то. Прогуляться бы…
— Велено одному.
— Ну, тогда хоть до околицы проводим, — хитро прищурился Мокша. — У нас с Эрзёй кувшинчик сладкого ромейского припасён, как раз проводить хватит.
— Гоже! — рассмеялся Извек. — От сладкого ромейского, да при нашей кислой жизни, разве откажешься.
Не спеша дошли до дома, оседлали коней. Сотник заметил как оба пристегнули к сёдлам колчаны с луками и охотничьими стрелами. После проводов, небось, свернут поохотиться, руку потешить, да глаз проверить.
Выехали. Мокша откупорил полуведёрный кувшин и, соорудив на лице подобие серьёзности, подражая интонациям Сарвета изрёк:
— Да пребудет ещё при нашей жизни то, что обещано нам после оной!
Под смешки друзей ливанул из кувшина в раскрытую пасть, передал вино Эрзе. Тот размашисто перекрестил кувшин снизу вверх и тоже вознёс взор к небу.
— И да снизойдёт на нас благодать… То-то нам похорошеет!
Содержимое кувшина уменьшилось ещё раз и сосуд перекочевал к Извеку.
— И да упокоится душа Егория — Холма Огородного, и да простит ему бог все его прегрешения, вольные и невольные!..
— Тако бысть, тако есть, тако будет! — с хохотом докончили Эрзя с Мокшей.
Кувшин вновь пошёл по кругу. Прозвучали здравицы друзьям, врагам, бабке Агафье, Деду Пильгую и верным коням, кои несут столь славных ратоборцев. Когда настало время прощаться, все трое были уже изрядно навеселе. Хлопнув по рукам, разъехались. Друзья неспешно свернули в поле, а Сотник пустил коня в галоп, чтобы встречный ветер выдул из головы лишний хмель. В перелеске Ворон пошёл рысцой, но Извек уже почувствовал, что маленько растрясся.
