— У Белояна, в последнее время, один покон: оберегать князя. Владимир его единственное детище, вот и бережёт робича, закрывая глаза на любую дурь дитяти. Оно и понятно, на старости лет хочется хоть кому-то быть нужным, а там хоть трава не расти. Князь это прекрасно знает, потому и доверяет. А на то что волхв, ему совершенно наплевать.
Эрзя умолк, а Мокша снова кивнул и, сопнув широким носом, добавил:
— Да Владимир с самим Ящером побратается, если ему с этого выгода будет. Это у него только на словах честь, доблесть, величие земли русской… На деле же, во главе угла, величие Владимира Красно Солнышко.
— Похоже на то, — согласился Извек. — Не даром тать Залешанин едва не правой рукой стал, а раньше его, душегуба, в нужнике бы утопили, или меж берёз раздёрнули.
Эрзя с Мокшей переглянулись, а Сотник хрустнул сжатым кулаком и сквозь зубы продолжил:
— Рагдая же и не вспоминают. А герой был каких поискать.
— Герой хорош мёртвый, — мрачно проворчал Эрзя. — Дабы его именем оправдывать свои дела и наставлять верности доверчивых юнцов.
Все трое надолго замолчали. Подливали из кувшинов, поглядывали на сидящих за другими столами. Судя по выражениям лиц, те тоже кисли. Разговоры не клеились и паузы заполнялись обильным питиём. Хмель медленно но верно заползал в головы, притупляя кручину и застилая глаза вязким туманом. Сотник прислушивался к беседам, но в корчме, будто сговорившись, избегали вспоминать давешнее крещение. Наливались брагой мрачно, со злостью, почти силой вливая хмельное питьё в протестующие глотки. Потухшие глаза мутнели, в непривычной тишине то и дело слышался зубовный скрежет.
Уже не раз в сумраке корчмы сверкал взгляд Микулки. Молодой витязь явно имел серьёзный разговор к Извеку, но терпеливо ждал пока народ разойдётся на отдых. Захмелевший Мокша уже в третий раз порывался брататься со всеми, но, влекомый под руку более трезвым Эрзёй, затих и со слезами на глазах подался к выходу. Следом двинулся вечно задумчивый Велигой с простодушным Репейкой. Зашевелилась и троица, сменившаяся с дальней заставы: Лют, Коростель и Полаб. Долго толклись в дверях, никак не попадая в широкий проём и цепляя плечами доски косяка. Когда же наконец миновали порог, затянули протяжную песню. Сквозь притворенную дверь донёсся могучий запев трёх лужёных глоток:
Колесо вперёд, колесо назад,
знает скрип сердец правды стороны…
Корчма потихоньку пустела. Придерживая за плечи хмельного Льока, двинулись домой Сухмат и Рахта. За ними потянулись ещё несколько человек. Вскоре поднялись и приятели Микулки. Проводив их нетерпеливым взглядом, молодой витязь окинул корчму острым взглядом и подсел к Извеку. Сотник хлопнул по крепкому плечу.
