– Он ушел в десять, – услужливо подсказала соседка-понятая.
– Деньги не взял… намеревался вернуться. – Осмотревшись, сдвинул вещи на край стола и выложил из папки чистый бланк протокола осмотра.
– Может, армейский друг? – предположил кто-то из милиционеров. – Зоновский товарищ?
– При наличии денег под подоконником слишком скромная закуска для встречи с армейским другом. Да и одной бутылки на двоих для воспоминаний о ротных тактических учениях маловато будет. Если бутылка вообще не почата была…
Соседи сидели на диване, опера вышли на площадку покурить, эксперт продолжал священнодействовать кисточкой, советник писал, а Желябин, не привыкший оставлять разговоры незаконченными, а отношения невыясненными, щелкнул зажигалкой, прикурил и приблизился к Сидельникову.
– Капитан, кажется, нам нужно кое-что прояснить.
– Для меня все совершенно ясно, – пережевывая во рту ароматную жвачку, произнес тот.
– Я не люблю снобов, капитан.
– А я сторонюсь их настолько, что стараюсь с ними не общаться.
Желябин почесал пальцем висок. Собеседник – как угорь. За что ни хвати, выскальзывает без труда.
– Мы делаем одно дело, – зашел с другого боку майор. Для каждого толкового опера разница между человеческим общением и общением деловым очевидна, и последнее в силу обстоятельств объективно необходимо. Ты можешь брезговать коллегой, как человеком, но обязан относиться к нему с уважением как к единомышленнику. Желябину на симпатии Сидельникова было наплевать. Но чувство долга толкало его на компромисс, так как без согласия на деловой основе гибнет само дело.
– Слушай, – миролюбиво заговорил Сидельников, – я тебе не хамлю, не улыбаюсь саркастически, когда ты что-то говоришь, не пытаюсь изменить чье-то мнение о тебе. Что изменится, если мы начнем улыбаться друг другу, рассказывать анекдоты, истории из своей частной жизни и поддакивать? Дело от этого пойдет в гору?
– Возможно, тебя коробит, что тебе приходится общаться с дурилой с периферии? – насел Желябин.
– Нет, – сказал Сидельников, окончательно формируя мнение о себе. – Меня это не коробит.
Сигарета была в губах Желябина еще около пяти секунд. Столько же времени Сидельников жевал «Дирол».
Тьфу!.. – и сигарета, выпущенная, как из духового ружья, улетела с лестничного пролета вниз, ударилась в стену, взорвалась снопом искр и упала на холодный, чисто вымытый бетон. Как раз под графиком дежурств и вывеской: «Сегодня дежурит кв. 34».
Оставшись на площадке в одиночестве, Сидельников спустился, поднял окурок и затушил его о край урны, стоящей в углу площадки. В нее же окурок и опустил. Поднялся наверх и вошел в квартиру как раз в тот момент, когда понятые подписывали протокол, испещренный убористым почерком советника.
