— Особенно строго должен относиться к себе тот, у кого есть данные для своего слова, для собственного голоса. Писать надо по-своему, и писать как можно острее! Первое время от этого будет, может быть, и плохо, но зато потом будет хорошо (не через месяц!). Напечататься сейчас легко и понравиться тоже не трудно. Не соблазняться такими возможностями! Говорить только новое! И еще один совет: не обязательно в каждой строке острота. Лучше пусть будет больше острых мыслей, чем острых слов! Затем Петров принялся за разбор второй нашей рукописи. Это был фельетон о песенниках, спекулирующих на конъюнктурных темах. Фельетон Евгению Петровичу понравился: «Печатать можно хоть, сейчас», — сказал он. Разговор пошел об отдельных огрехах, отмеченных птичками. К сожалению, даже не огрех, а непростительный ляпсус оказался в первой же фразе, с первого же слова. Фельетон начинался так:
«Библия была написана лишь потому, что апостолы страшно нуждались».
— Не библия, а евангелие, — поправил Петров. — Нужна точность! Забраковал он и две из встречавшихся в фельетоне фамилий-Тылкин и Полусмак.
— «Полу» уже использовалось, поэтому и плохо. А Тылкин-просто неприятно звучит… И выражение «бодрячковый мотив» тоже неприятно. Строже проверяйте себя на слух, на вкус!
— Относительно «бодрячкового» мы сами сомневались!
— И очень хорошо, что сомневались… Теперь вот тут есть у вас «Запевки фуражира». Фуражир-старое, забытое слово, а среди недавно введенных воинских званий имеется звание интенданта. Не лучше ли сделать «Запевки интенданта»? Петров весело блеснул глазами и, вопросительно взглянув на меня, уже приготовился вписать своим карандашиком «интенданта». Но я запротестовал, я гордо заявил, что мы подумаем. Конечно, надо было послушаться Петрова, но мы по младости лет уперлись и вскоре напечатали фельетон в «Комсомолке», так и не заменив анахроничного «фуражира». Остановился Евгений Петрович еще на двух-трех местах, отмеченных галочками, всякий раз замечая:
— Еще бы тут поработать! Еще!
— Мы стараемся… Мы очень медленно пишем, — сказал я.
— Вижу, что вы пишете добросовестно. Иначе бы и не разговаривал! Но для добросовестности нет пределов. Прощаясь, Евгений Петров снова напомнил, что самый злой враг фельетониста-банальность, которой надо остерегаться пуще всего. Если встретится необходимость в его помощи, советах, Петров просил обращаться всегда, в любое время. И снова заметил я по лицу Петрова, что он очень утомлен. Только теперь, больше двадцати лет спустя, узнал я, почему Евгений Петрович выглядел в тот день таким усталым. На сохранившихся у меня листках с записью всего сказанного Петровым есть и дата нашей встречи-3 марта 1939 года. Накануне у Петрова родился сын. И вот после треволнений бессонной ночи этот человек все же пришел поговорить с молодым фельетонистом, опоздав лишь на пять минут и тут же извинившись!
