Он поставил меня сбоку от вагончика и велел ждать. Ни черта не соображает! Отмахнулся, когда я сказала, что боковой дверью братья пользуются чаще всего. Покуда Сайкс с Рамиресом следят за главным входом, братцы складывают денежки в мешок и готовятся улизнуть через боковой выход. Заляпанный для маскировки грязью джип Билли Голема стоит в сторонке. Для побега они наверняка возьмут внедорожник, а не легковой «Корвет», что поставлен на виду, у главного входа. Внедорожник где угодно пройдет.
Сайкс теряет драгоценное время. В вагончике с братьями Голем еще две девчонки. Запросто могут стать заложницами. Но если я ворвусь туда сейчас, пока они не следят за входом…
К черту Сайкса! Иду, пока эти уроды не натворили дел. В конце концов, расследование веду я. И ясно понимаю, что к чему.
Включаю переговорник.
– Ждать глупо. Они вот-вот рванут к джипу. Я иду туда.
– Проклятье, Эстес… – Это Сайкс.
Выключаю передатчик и швыряю его в заросли сорняков за вагончиком. Расследование мое. И штурм тоже. Я знаю, что делаю.
Иду к боковой двери и стучу так, как стучат все клиенты братьев Голем: два раза – один – еще два.
– Эй, Билли, это Элль. Мне надо.
Билли Голем распахивает дверь. Под кайфом, взгляд остекленевший: покушал собственной стряпни – метадона высшей очистки. В руке пистолет.
И тут громко хлопает передняя дверь.
Одна из девушек кричит. Проклятье!
– Легавые! – орет Бадди Голем.
Билли Голем целит прямо мне в лицо. Я делаю последний судорожный вдох…
А потом открываю глаза, и мне делается тошно при мысли, что я до сих пор жива.
Вот так начинается каждый мой день последние два года. Я снова и снова прокручиваю в памяти эту сцену, будто без конца смотрю одно и то же кино. Ничего в нем не меняется: ни единое слово, ни один кадр.
Я лежу в кровати и думаю, не вскрыть ли себе вены. Не вообще, когда-нибудь, а именно сейчас. Разглядываю свои запястья в мягком свете ночника – узкие, с хрупкими, как у птички, косточками, с тонкой, точно лепесток, кожей, под которой бьются голубые жилки, – и думаю, как сделаю это. Смотрю на тоненькие голубые линии, и они видятся мне демаркационными линиями. Пунктирами. Разрезать здесь.
Представляю себе острый кончик разделочного ножа. Свет от лампы заиграет на лезвии. Оно скользнет вдоль вены, и следом за ним хлынет на волю кровь. Красная. Мой любимый цвет.
Совсем не страшно. То, что уже случилось, куда страшнее.
Я гляжу на часы: 4.38 утра. Проспала четыре с половиной часа, ни минутой больше. Как обычно. Больше не выходит, и пробовать без толку.
