Когда Фридерике исполнилось восемнадцать лет, Шанц вообще перестал говорить с ней на темы морали. Один раз он все же попытался это сделать, но дочь решительно замотала головой и, подняв вверх руки, вышла из комнаты. Она соблюдала единственное требование родителей — не приводить в дом никого из своих друзей. «Если я кого-нибудь однажды приведу, — сказала она как-то отцу, — то это будет тот человек, за которого я хотела бы выйти замуж, или, по крайней мере, тот, от которого я бы хотела заиметь ребенка». И хотя Шанц редко заступался за дочь, он не поддерживал и жену, которая начинала покрикивать на Фридерику всякий раз после того, как кто-нибудь в поселке громко выражал ей свое сочувствие или, напротив, демонстративно не здоровался при встрече на улице. Мать и дочь никогда не были особенно близки, а в последнее время стали просто чужими.
Медленно, спокойно Фридерика приближалась к дому. Намокшие от дождя волосы ее казались тяжелыми и матовыми, как влажная солома. Внешне она не походила на отца. Шанц и его жена были намного выше и грузнее. Оба выросли в деревне, и в них осталось что-то от силы и дородности крестьян. И все же у Шанца с дочерью было что-то общее. Фридерика представлялась ему легкой, почти невесомой, как его руки, какими они были, когда он еще играл на фортепьяно. Их прежняя легкость и подвижность, казалось ему, нашли продолжение во Фридерике, воплотились в ней. Это сравнение пришло ему в голову на одном из танцевальных вечеров.
28 февраля офицеры штаба дивизии, командиры частей и их заместители отмечали День Национальной народной армии ГДР. Пригласили и Шанца как бывшего сотрудника этого штаба. Жена его в это время болела ангиной. Фридерика же, отработав утреннюю смену, вернулась домой и слушала наверху, в своей комнате, новую пластинку. Шанц несколько раз постучал ручкой швабры по потолку кухни, и музыка сразу же стала тише. Шанц повторил сигнал, и вскоре Фридерика появилась в дверях и спросила:
— В чем дело?
— Если хочешь, пойдем со мной на вечер.
Фридерика устало закрыла глаза. Кожа век над густыми ресницами была светлой, и Шанц заметил, что она слегка подрагивает, как у маленьких детей, когда те засыпают.
— Ты действительно намерен взять меня с собой? — спросила Фридерика, открыв глаза.
Отец утвердительно кивнул. Для него это был последний праздник здесь, а он так давно не показывался с дочерью на людях.
— Иди приоденься, — сказал он.
Фридерика пристально посмотрела на отца. В глубине ее глаз вспыхнула радость и постепенно разлилась по лицу.
