– Молчи, охальник! – простонал Куйво, махнул рукой и отвернулся.
– Матушка Локка, ты, чай, не мухоморами объелась? – вежливо продолжал Ильмо. – Какая Похъёла? Я давеча убил двух хийси, едва жизни не лишился, а ты говоришь – войско! И кто тут воин? Я и меча-то в руках сроду не держал! Ищи воинов в южных землях, у варгов!
– Сказано: «от родного очага», – повторил Антеро. – Спорить тут не о чем – и так все ясно. Пошли с нами, Ильмаринен.
– Батюшка Антеро, прости его, неразумного! – взвыл Куйво. Видно, решил, что рябиновый гвоздь и соломенный костер уже ждут племянника за воротами.
– Уймись, Куйво, – сурово сказал Антеро. – Ничего ему пока не будет. Сначала поговорить надо… а там посмотрим. Ильмо, ты идешь? А то я ведь и рабов могу позвать – посадят в мешок да отнесут!
Ильмо пожал плечами, откусил сразу полпирога и пошел вслед за Антеро и Локкой вверх по пустой кривой улице, туда, где над кронами рябин возвышался острый конек хором Антеро.
Глава 5
УХОДИ И НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ
Широкое подворье Антеро тоже окружал частокол, но, в отличие от Куйво, хозяином староста был основательным и заботливым. Колья стояли один к одному, и с бревна на бревно перепархивали синие шестикрылые птицы – стражи Голубых полей.
Рабы уже проснулись и занимались утренними делами. Из хлева доносилось мычание. Через двор прошла холопка с ведром молока. Другая выскользнула навстречу из избы, пугливо опустив глаза.
Антеро придерживался обычаев старины – как и в доме Куйво, вместо двери у него была повешена засаленная медвежья шкура. Наверху, над косяком, красовалась страшенная морда: белая, с вытаращенными глазами, оскаленными зубами и высунутым змеиным языком. То было наследие какого-то доблестного предка старосты: хийси, попавший во власть охотника-колдуна и обращенный в защитника дома. Немногие гости осмелились бы пройти под ней без позволения хозяина, но только не Ильмо. Охотник дерзко подмигнул стражу и вошел в сени вслед за Антеро. На мужской половине было чисто и пусто, блестела скобленая столешница, празднично пестрели половики. С женской, из-за печи, доносились негромкая болтовня и бряканье посуды. Топили печь, пахло кашей, по вытяжному желобу под крышей вился дымок.
Староста и Ильмо сели на лавку в красном углу. Локка с ними в дом не зашла, то ли осталась во дворе, то ли отправилась восвояси. Ильмо, обнаружив это, сильно приободрился. Хоть он и зубоскалил над знахаркой, а все же от ее слов ему стало не по себе. Не только за себя, но и за родичей. Едва ли Локка осмелилась бы приписать предку свои домыслы. Хоть и был Ильмо уверен, что он сам тут ни при чем, но над родом Калева словно нависла зловещая тень.
