Герда кивнула головой. В этот день мы много гуляли и рассказывали друг другу все, что приходило в голову. А вечером, после приглашения Герды, я пришел к ней в гостиницу, где она жила. В маленькой комнатке с одним окном, был один стул и Герда, как гостю, предложила его мне. Она выставила на стол бутылку кубанской водки и бутерброды с колбасой и сыром.
— Разлей, — она кивнула на бутылку и села на край кровати.
Я разлил водку по стаканам, один из них, вместе с бутербродом, передал ей.
— Давай, выпьем за нас, — сказала она. — Скоро я уеду и пусть, где бы нас не мотало, мы вспоминали друг о друге и были друзьями.
Я кивнул и мы выпили. Водка нас оживила, мы разговорились и Герда стала показывать свои безделушки и всякие вещи.
— А это знаешь что? — она выволокла из шкафа футляр виолончели.
— Знаю. Виолончель.
— Она засмеялась.
Герда достала ключик и открыла футляр. Внутри был пенопласт, в выдавленной форме которого, лежала снайперская винтовка, неизвестной мне системы.
— Откуда это у тебя?
— Это подарок. Посмотри, — и она вытащила винтовку. — Мне ее за одну операцию, сам командующий подарил. Видишь этикетку?
На ложе винтовки была металлическая пластинка с надписью: «Самой милой женщине за неоценимую услугу.»
— Но это же не наша вещь.
— Да это бельгийская, новая модель. Видишь выход нарезки, не в виде широких полозьев, а тонких треугольничков, это все для увеличения скорости пули. В Союзе всего одна такая. Кагэбэшники где- то добыли.
— Ее могут у тебя стащить.
— Пока миловал бог. Да и кто потащит у одинокой, бедной женщины, — она засмеялась.
— Герда, почему ты такая, ну как сказать, воинственная, что ли? Откуда у тебя эта страсть к оружию, стрельбе, ко всяким операциям, даже к убийству.
— Мы с семьей жили в Анголе. Там всякого навидались. Отец был военным советником и мы жили не в самой Руанде, а в казарме, в воинской части, где-то в пригороде. Отец всегда настаивал, чтобы вся семья училась стрелять из всех видов стрелкового оружия. Обстановка была тяжелой, а он боялся за наши жизни. Был дурацкий приказ из Союза, запрещающий всем семьям покидать Анголу и все ради стабилизации и нормализации обстановки. Вот мы и дождались, когда Унита начала резню. Все горе солдаты сразу разбежались, остались русские семьи, да преданные офицеры, которым терять было нечего. В этой свалке стреляли все, даже дети. Мы продержались три дня, когда подошли части, верные правительству. Отца ранили, а мать убили во время осады. С тех пор я все воюю.
