Прибежавшие Ирада и Хармион уже ничего не могли поделать: царица разговаривала с Сотисом.
Она сидела на ложе, спустив ноги на высокую скамеечку, а он стоял перед ней, в темном плаще и черной накидке на голове, сложив длинные сильные руки на животе, смотря единственным зрячим глазом на милое женское лицо, и, казалось, уже более ничего не видел и не замечал, ибо весь её облик был для него тем утешением, каким является для верующего молитва.
Обладая уродливой внешностью, всегда мрачный, желчно-раздраженный, грубый, резкий, Сотис при царице теплел и смягчался. Насколько он себя помнил, Клеопатра всегда, с детских лет, когда ещё была прелестной маленькой девочкой, небесным ребенком, нежным и добрым, не шарахалась от него, подобно другим детям, а, наоборот, смеялась и позволяла брать себя на руки, действовала на него магически успокаивающе, и он на короткое время вдруг ощущал себя человеком, который не прихлопнет на своей руке божью коровку, а простоит, ожидаючи, пока она не раскроет крылышки и не улетит в лазурную даль.
Чтобы не смущать его своим взором и дать ему возможность вволю налюбоваться её лицом, она закрыла глаза. Так и сидела, точно спящая, не шевелясь, не двигая даже пальцами, и слушала его голос, негромкий, глухой, — голос, каким, по её представлению, говорили влюбленные сатиры. И перед ней распутывалась нехитрая, простая, как пеньковая нить, хроника египетской жизни.
Вот уже два дня, как рабочие не копают канал, все пали на землю и лежат как мертвые. Это смута.
— Я сам туда ездил и сказал, чтобы они прекратили беспорядки.
— Надеюсь, ты не приказал их бить палками?
— Нет, моя госпожа. Я хотел разобраться, в чем дело.
— И чего же они хотели?
— Они хотели хлеба.
— Значит, они голодны. Разве чиновники не выдали на их долю зерна? Разве они не получили соли и ткани на одежду?
— Им выдали все, что требовалось. Но они сказали: мало.
— Вот как? — царица задумалась. — Я знала, что писцы воруют. Надо рабочим дать хлеба столько, сколько они хотят. Ведь у них жены, дети.
— Зерна нет.
— Пусть откроют мои закрома. Канал должен быть прорыт!
— Слушаюсь, моя госпожа.
Ограбили сирийского купца. Впрочем, грабителей, пятерых попрошаек, удалось схватить с поличным; им тут же, как того требовал обычай, выкололи глаза.
"Так поступают со времен древних царей, — подумала она. — Грабителей карают беспощадно, ибо собственность священна".
Изнасиловали двух женщин, мать и дочь, которые пустили переночевать двух бродяг. Кроме того, над ними издевались.
