Ив поднял голову и внимательно посмотрел на человека, говорившего с ним ласково, но в то же время лишавшего последней надежды на спасение Мари и состояния ее сына Жака. Он почувствовал себя вовлеченным в воздушный поток, вихрь отрывал его от земли и уносил в иные пределы. Он говорил себе, что впервые в жизни по доброй воле готов согласиться остаться безоружным. Дав слово, он будет бессилен что-либо изменить, и его обещание станет охранять шевалье надежнее любого оружия. Флибустьер ставил на карту свое честное имя, рискуя предать дружбу, любовь, память о генерале Дюпарке!
Лефор растерялся, оказавшись перед чудовищным выбором.
– Ну как, даете слово? – теряя терпение, снова спросил начальник уголовной полиции.
– Боже мой! Да я вынужден дать вам это гнусное обещание, – признал Ив. – Бог свидетель, я предпочел бы скорее подвергнуться публичному унижению, пытке, чем подчиниться вашей воле. Вы – первый, кто уничтожает Ива Лефора. Я сражен!
Жак Тардье ласково улыбнулся:
– Спасибо, капитан. Кажется, я понял, что значит ваше слово. Думаю, шевалье нечего вас опасаться. Теперь я предпочел бы узнать о ваших планах на будущее.
– Я иду к шевалье, – признался искатель приключений.
Тардье вздрогнул и закрыл лицо руками:
– Как это к шевалье? А ваше слово?
– Я, кажется, забыл по легкомыслию вам сказать… – со смиренным видом пояснил Ив. – Дабы наверняка узнать планы Виллера и помешать их осуществлению, я притворился его верным другом, разделяющим его взгляды. В обмен на мою помощь он обещал мне полковничий патент…
Тардье торопливо его перебил:
– Вот видите! Я же говорил! Раз Виллер вам это обещал, он сдержит слово! Он пользуется расположением короля и выхлопочет вам этот патент, будьте покойны! На вашем месте я согласился бы и пальцем не пошевелил больше, предоставив отцу Фейе выпутываться в одиночку. В конце концов, не вас же отправил с поручением Высший Совет!
– Господин начальник уголовной полиции, – заметил Ив. – Вы беретесь судить о том, в чем ничего не смыслите! На что мне звание полковника, если меня будет мучить угрызение совести, – ведь в результате грязного торга я совершу ужаснейшую подлость, которая может стоить гибели процветающей колонии. Нет-нет, я увижусь с шевалье де Виллером и скажу ему правду. Я ему признаюсь, почему не смогу проткнуть его шпагой и как получилось, что я оказался перед ним слабее ребенка. Единственное, на что я могу надеяться, – образумить его. Может быть, мне удастся расшевелить в нем добрые чувства, доказав, на чьей стороне справедливость и все права; возможно, я задену его самую чувствительную струну – честь!
