— Сказав наконец Остину адью на каком-то кишащем перекрестке на Маркете где мы с Марду бродили в огромных печальных угрюмых толпах в смятенной массе, как будто вдруг потерялись в действительном физическом проявлении умственного состояния в котором были с нею вместе вот уже два месяца, не держась даже за руки а я озабоченно прокладывал путь через толпы (с тем чтобы выбраться побыстрее, терпеть не могу) но на самом деле поскольку был слишком «задет» чтобы держать ее за руку и вспоминая (теперь с большой болью) ее обычное требование чтобы я не обнимал ее на улице или люди подумают что она шлюха — закончившись, ярким потерянным грустным днем вниз по Прайс-Стрит (О обреченная Прайс-Стрит) к Небесному Переулку, среди детей, молодых симпатичных мексиканских лапочек причем при виде каждой я вынужден был говорить самому себе с презрением "Ах они почти все без исключения лучше Марду, мне надо лишь подснять одну из них… но О, но О" — ни она ни я много не говорили, и такая досада в ее глазах что в первоначальном месте где я видел эту индейскую теплоту которая в самом начале подвигла меня на то чтобы сказать ей, в одну из счастливых ночей при свече: "Милая то что я вижу в твоих глазах это вся жизнь наполненная любовным расположением не только от индианки в тебе но поскольку ты отчасти негритянка то неким образом ты первая, сущностная женщина, и следовательно самая, самая первоначально самая полно любовная и материнская" — там теперь и досада тоже, некая утраченная американская примесь и настроение с нею вместе — "Эдем в Африке", прибавил я как-то раз — но сейчас в моей обиде ненависть оборачивается другой стороной и вот спускаясь по Прайсу с нею всякий раз как вижу мексиканскую девку или негритянку я говорю себе: "бляди," все они одинаковы, всегда пытаются обдурить и ограбить тебя — припоминая все свои отношения с ними в прошлом — Марду ощущающая эти волны враждебности от меня и молчаливая.
И кто еще в нашей постели в Небесном Переулке как не Юрий — бодренький — "Эй я тут работал весь день, так устал что пришлось вернуться и еще чутка отдохнуть." — Я решаюсь высказать ему все, пробую сформировать слова во рту, Юрий видит мои глаза, ощущает напряг, Марду ощущает напряг, стук в дверь и возникает Джон Гольц (всегда романтически заинтересованный в Марду но как-то более наивно), он ощущает напряг: "Я зашел книжку попросить" — суровое выражение у него на лице и вспомнив как я обломил его по части избирательности — поэтому сваливает сразу же, взяв книгу, а Юрий поднимается с кровати (пока Марду прячется за ширмой переодеться из выходного платья в домашние джинсы) — "Лео подай мне штаны." — "Встань и сам возьми, они у тебя перед носом на стуле, ей тебя не видно" — смешное утверждение, и разум мой чувствует этот смех и я смотрю на Марду которая молчалива и внутрення.
