— Полагаю, любой мало-мальски обученный слуга в состоянии проследить за трехлетним ребенком. К тому же под вашим руководством она стала, на мой взгляд, слишком дерзкой. Будьте добры, когда будете выходить, не хлопайте слишком сильно дверьми.
Фрэнси долго и с чувством махала вслед Кларе из окна библиотеки, когда ее любимая горничная, прижимая к груди свой нехитрый скарб, упакованный в соломенную корзину, и, глотая слезы, покидала Ноб-Хилл. На следующий день в комнату Фрэнси пришел рабочий и установил на окне железные решетки. «Для ее же собственной безопасности», — как выразился отец.
Долорес в течение целого года после родов не покидала своих комнат и не совсем ясно себе представляла, что в действительности происходит в доме. Когда отца не оказывалось в доме, Фрэнси старалась находиться поблизости от спальни матери, наблюдая за вереницей докторов и медицинских сестер. Но стоило ей увидеть, что мать осталась в одиночестве, как Фрэнси тихо проскальзывала в комнату и бежала к изголовью Долорес. Большей частью глаза матери оставались закрытыми, и она лежала тихо, подобно тряпичной кукле Фрэнси. Но иногда она поднимала голову от подушек и улыбалась дочери.
— Подойти ко мне, деточка, — говорила она, когда ей становилось получше, и слабой рукой утрамбовывала место на постели, чтобы девочка могла присесть. Раньше рядом с ней на этом месте спал Гормен, но с тех пор как Долорес заболела, он перебрался в собственную комнату, находившуюся в другом конце холла.
— Как поживаешь, крошка? — обыкновенно спрашивала Долорес, поглаживая дочь по светлым кудряшкам, которые потеряли свой праздничный вид, потому что, кроме Клары, никто не умел так тщательно заплетать косички и правильно их укладывать. Да и мыли ей головку тоже теперь не слишком часто, поскольку у слуг хватало своих дел, а собственной горничной после Клары у Фрэнси так и не появилось.
Фрэнси казалось, что в комнате матери по-прежнему пахнет цветами, особенно любимыми Долорес лилиями из долины, где находилось ранчо, поэтому рядом с матерью она чувствовала себя беззаботно и уютно, укрытая кремовым шелковым одеялом.
— Тебе лучше, мамочка? — спрашивала Фрэнси, всем своим видом демонстрируя, насколько она жаждет выздоровления Долорес.
— Ну, конечно, дорогая. Скоро я совсем поправлюсь и стану о тебе заботиться, — отвечала Долорес с улыбкой, хотя ее глаза оставались печальными.
— Мама, а что такое чахотка? — как-то раз серьёзным голосом осведомилась Фрэнси.
