Опять настала немая сцена. Все как будто тяготились чем-то; у всех как будто в это время было тяжело на душе, но никто никому не высказывал своих чувств. Отец мой как-то печально смотрел на меня, дико смотрел на дядю и тетку и изредка кашлял.
- Что же ты не поцелуешь сына? - сказала тетка моему отцу.
- Да что его целовать-то?
- Все же, ведь он сын тебе.
- Что сын! не я выростил.
- Ну, поцелуй! - настаивал дядя.
Тетка подвела меня ближе к отцу; тот нехотя прикоснулся своими щеками к моему лицу и уколол его мне своими щетинами. От него пахло водкой.
- Ты называй их отцом и матерью, слышишь? - сказал мне отец. Я ничего не сказал ему на это.
- Ну, спите, - сказал дядя.
Я ушел в кухню и лег на свою постель. Отец говорил с дядей.
- Ах, брат, как меня избили там! Ты не поверишь, что этот смотритель каждый день топтал меня ногами, бил меня в грудь…
- Плохо, брат… Говорил я тебе: пей, брат, меньше, а ты все свое.
- Не могу, брат, досадно больно.
Разговор продолжался в этом роде недолго. Дядя и тетка уговаривали отца остаться ночевать у них, но отец ушел спать в контору. Когда он уходил, то сказал им: "Прощайте!" - а меня даже и не помянул. После его ухода я долго думал об нем. Я раньше думал, что он когда увидит меня, то обрадуется, будет целовать и плакать, - это я видал во многих семействах, где отцы долго беседовали с детьми после долгой разлуки с ними; но вместо этого я заметил, что отец мой обошелся со мной как с чужим. Я даже рассердился на него: отец ли он мне, если и поговорить-то со мной как следует не хотел?.. Утром отец пил у нас чай и мне ничего не сказал. Он говорил с дядей и теткой больше о своем бедном положении, о смотрителе, у которого он служил писарем, о разных почтмейстерах и новом своем месте. За обедом я уже не дичился его; я узнал, что он не сердитый, и когда он остался один со мной, - в то время, когда дядя ушел в контору, а тетка на; рынок, - я начал говорить с ним, как со старым знакомым.
- Вы, тятенька, долго здесь проживете?
- Нет, а что?
- Так… Вы поживите!
- Чужой хлеб есть?.. Нельзя. (Он говорил нехотя, покуривая трубку с махоркой и глядя в угол.)
- А скоро вы опять сюда будете?
- Не знаю…
- А у вас есть деньги?
- Тебе на что?
- Надо… На пряники надо.
- Нету у меня денег.
Я почему-то выхватил у него трубку и стал курить, как обыкновенно делывал с почтальонами. Отец не препятствовал мне, а только сказал:
- Балуешь ты много! Драть тебя надо, как Сидорову козу… Дай трубку, ножевое вострее!
