Сбыв с рук одного соперника, Додлей принялся за другого. Наговорами и нашептываниями королю-мальчику Додлею удалось охладить его к опекуну, не трудно было разжечь ненависть к герцогу в дворянах и католическом духовенстве; но Додлей призадумался перед той силой, которая в случае надобности могла постоять за протектора и в пух и прах разнести его недоброжелателей. Сила эта была народная любовь. К несчастью, Додлею удалось лишить соперника этой могучей опоры, и сам герцог Соммерсет был тому главной причиной.
Несмотря на плачевное положение казны, на смуты, на моровую язву, местами свирепствовавшую в Англии, протектор вздумал строить себе новый дворец в части Лондона, называемой Стренд, обиловавшей упраздненными католическими церквами, а при них кладбищами.
Для постройки дворца понадобилось разрушить несколько первых и были разрыты гробницы на вторых. Народ в годины бедствий раздражителен, он тогда не понимает даже добра, делаемого ему правительством, на ошибки же его, может быть и невольные, смотрит враждебно, преувеличивая и объясняя их злонамеренностью. Разрушение церквей и упразднение кладбищ были со стороны протектора только неблагоразумием, но клевреты Додлея по его наущению сумели придать этому характер злоумышления.
— Он оскверняет ваши церкви, — шепнули они католикам.
— Он берет камни с могил ваших отцов для фундамента своего дворца! — твердили они же простолюдинам, последователям лютеранизма. — Вы голодаете, а он, вместо того чтобы помогать вам, беспутно сорит деньгами!
Возбужденный ропот негодования постепенно перешел в яростные вопли. Толпы народа бросились на работавших при постройке каменщиков и разогнали их с бранью и побоями. Несколько человек осталось на месте, и в смерти их те же клевреты Додлея обвинили протектора: из народной среды не возвысилось голоса в его защиту.
Отняв у могучего соперника эту последнюю опору, Додлей, сняв с себя личину его доброжелателя, явился в парламент в качестве обвинителя. Он утверждал, что герцог Соммерсет, протектор королевства, умышленно исказил прямой смысл духового завещания покойного короля с целью присвоить верховую власть, что им и сделано. Вторым пунктом обвинения было оскорбление его величества, растрата казны и неуважение к духовенству. Получив известие обо всем, что происходит в парламенте, протектор наскоро вооружил своих слуг, созвал приверженные к нему военные отряды, понадеялся на поддержку со стороны народа, но принужден был отложить все эти отчаянные меры, узнав, что приказ парламента о его аресте утвержден королем. Скажем более, герцог Соммерсет совершенно упал духом и дал себя беспрепятственно арестовать 14 октября 1549 года. Начался суд, пошли допросы: протектор, не находя себе оправдания, чистосердечно признался во всем, на коленях умоляя о пощаде, малодушно ссылаясь на неосторожность, необдуманность, глупость. Четыре месяца продолжались эти истязания самолюбия герцога Соммерсета, наконец, 16 февраля 1550 года, он был прощен королем, или правильнее ему сохранили жизнь, не тронули его имущества, но голова его, покуда еще на плечах, послужила последней ступенькой в возвышении Додлея. Желая доказать сопернику небывалое великодушие и благородство, последний предложил ему женить своего старшего сына на его дочери, и протектор, считая это за особую честь и милость, с восторгом согласился. Свадьбу отпраздновали 3 июня 1550 года. Додлею, герцогу Норфсомберленд, хотелось, видно, казнить не чужого, но родного человека, с этой мыслью он с ним и породнился! Был тут еще и другой расчет: женив свое грязное отродье на двоюродной сестре короля, Иоанн Додлей на несколько шагов приблизился к престолонаследию, хотя по свержении герцога Соммесерта был уже и без того чуть что не на престоле. Именем Эдуарда VI он карал и жаловал; приписал к своим владениям многие казенные земли; государственную казну пересыпал в свои карманы, считая ее своей собственностью, и никто не осмеливался поднять голос против этого мошенничества. Именно все те преступления, в которых герцог Норфсомберленд обвинял бывшего протектора, он совершал сам, еще в наибольших размерах, но молчали все, раболепствуя перед временщиком, повинуясь ему беспрекословно, ловя его милостивую улыбку, предугадывая малейшие желания. В его руках ребенок-король был жалкой марионеткой, из которой герцог Норфсомберленд делал все, что ему было угодно. Таким образом, одной из первостепенных держав Европы играл, как мячиком, сын казненного взяточника и казнокрада, теперь облеченный в герцогскую мантию, чтобы не сказать — в королевскую порфиру. Родственное его сближение с побежденным соперником было ему тем полезнее, что дало возможность иметь герцога Соммерсета под своим неусыпным надзором. Вся прислуга бывшего протектора состояла из шпионов Додлея, достойный его сынок, зять герцога Соммерсета, тоже исправно доносил родителю обо всем, что делалось, говорилось, даже думалось в доме у тестя. Королевские милости опадали с него, как осенние листья: все важные должности, одна за другой, отнимались для передачи герцогу Норфсомберленду, и наконец бывший полудержавный протектор должен был довольствоваться званием члена государственного совета, в тот самый год /1551/, в который Додлей самозванно пожаловал себя в генерал-фельдмаршалы.
