Доверие [первый вариант] | страница 37

- Чари-и... - с мукой выдавила Айрис. - Ты же не понимаешь...

- И не желаю, - энергично возразила Чари. - Не желаю понимать, как можно кричать на человека, который пришел в гости. Когда поймешь такую гадость - надо перестать жить.

- Что ты говоришь...

- Чари, - укоризненно произнес Ринальдо, осторожно освобождаясь от ее крепких пальцев.

- Ну что случилось, мама? - спросила Чари. - Что такое случилось?

Айрис бессильно уронила голову на сомкнутые ладони, спрятав лицо; длинные светлые волосы пали почти до колен, слабо раскачиваясь одной слитной массой.

- Этот милый старичонка, этот вежливенький... мой первый муж, - произнесла она глухо.

Глаза Чари стали на пол-лица.

- И... Правда? И я - вот его вот дочь, да?

- Нет! - крикнула Айрис исступленно, вскочив и сделав непонятный жест руками. -

Никогда!!

- А что же... Всё равно не понимаю... Его дочь, скажи!..

- Нет, Чари, нет, - мягко сказал Ринальдо. - Мы были с твоей мамой очень недолго. Подо мной взорвался тренажер, и я стал очень смешной. А твоя мама - трагическая натура, она не любит смешного.

Она стала чужой ему задолго до тренажера. Этого Ринальдо не знал. Компания студентов разлеталась с одного из арабских пляжей Средиземноморья. Ринальдо, как всегда, был занят, и Айрис была там одна, и с Чаном, которого она давно знала как близкого друга мужа, было по дороге, он предложил подвезти ее. Он вел орни в двух метрах над морем, на предельной скорости, лавируя с непостижимым изяществом и искусством, в полумраке, грозившем стать тьмою. Айрис вскрикивала ежесекундно, и Чанаргван - уже блестящий курсант, уже гордость Школы - то и дело оборачивался к ней, сверкая безукоризненной улыбкой. "Мы убьемся... столкнемся..." - пробормотала она, судорожно цепляясь за его локоть. "Не убьемся", - просто отвечал он, и она поняла, что это правда. "Мы убьем кого-нибудь"... - беспомощно шептала она, и уже ждала, что он ответит: "Не убьем", и это тоже будет правда, но он ответил: "Пусть смотрят по сторонам, а не зевают", и всё внезапно встало на свои места, и сделалось четко и упоительно, и кровь звенела победным гонгом, и Ринальдо со своей куцей мудростью, со своими трухлявыми, бессмысленными нормами пропал навсегда. Чан еще помолчал, потом полуобернулся к Айрис: "Я так люблю. Кажется, это сама жизнь летит тебе под крыло, преданно стелется, и отлетает назад, в прошлое, и кричит: возьми меня! - Он помедлил. Золотые эмблемы горячо отсверкивали на воротничке форменной рубашки, отражая свет угасающей зари. - И ты берешь".