Алена вчера побыла в гостях недолго.
Павел, для которого она была очень дорогим гостем, в самом начале вечера заметал, что ей не легко среди этого веселого гама и разговоров. Он незаметно для нее старался ее развеселить. Алена то смеялась вместе со всеми, то грустнела., и Павлу казалось, что она вот-вот зарыдает. Когда она поднялась из-за стола и начала было прощаться, Настя уговорила ее остаться.
Алена неохотно согласилась, но не прошло и получаса, как она встала снова.
…На мостике молотилки стоит Ольга.
Заметив Павла, бросила все, соскочила на землю. Широко улыбаясь, поправляя рукой выбившиеся из-под платка запыленные белокурые волосы, подошла к нему.
— День добрый, Павел! Поглядеть на нас пришел? Шумно здесь, пыльно, видишь, я какая черная! Неудобно даже такой гостю показываться.
— Что ты, Оленька., самый хороший вид.
Позавидовать можно. Правда, правда, от души говорю.
Скоро вокруг Павла собралась толпа.
О том, что он вернулся из армии, знало все село, но видеть его мало кому довелось — люди весь день были в поле. От скирды, от трактора, от возов, на которых возили снопы и мешки с зерном, подходили женщины, мужчины, подростки. Здоровались с земляком.
Многих Павел не узнавал — когда он уходил в армию, они были еще детьми.
"Чей же это?" — не раз спрашивал он, подавая руку рослому загорелому подростку.
Люди ловили каждое слово Павла. Они все ждали, что он начнет рассказывать о боях, в которых принимал участие, о загранице. А Павел ничего не рассказывал, а все расспрашивал про их заботы, про молотьбу, про жатву.
Молодежь с любопытством поглядывала на погоны Павла с тремя звездочками и маленькими серебряными танками, на три ордена и медали, что блестели у него на груди.
Они смотрели на земляка с гордостью, и, наверно, не один из них позавидовал
Павлу… А старикам прежде всего бросилось в глаза, как Павел изменился за эти годы: по углам большого добродушного рта глубоко въелись две бороздки, на щеках и на большом, с выступающими надбровными дугами лбу белело несколько пятен от ожога — памятки боя, в котором танк Павла сгорел от немецкого снаряда.
— Пустите ж меня хоть одним глазом глянуть… — услышал Павел сердитый женский голос. — За этой мелюзгой никогда ничего не посмотришь! Отойдите ж вы вбок!
Сквозь живую густую изгородь людей к Павлу пробралась худощавая женщина с сухим землистым лицом.
— Может, уже и не признаешь меня? — нарочито неласково проворчала она.
— Как это не узнаю, тетка Маланья!
