– Кто не сука? – резво завертев головой, с чрезвычайным интересом спросила старуха.
– Я! Горазон!! – Пашка любовно потрепал её по лысому, сморщенному затылку.
– Я знала только одного Горазона, но он был порядочной сукой! – продолжила вертеть головой Ида, словно не могла разглядеть комара, который пищал над ухом.
– Почему? – Пашка обиженно плюхнулся на кровать, поверх шёлкового покрывала. – Почему Горазон был порядочной сукой?!
– Доход свой от меня скрывал, – начала загибать пальцы старуха, – в мобильнике на мой звонок поставил «гав-гав», на фотографиях мне подставлял рожки, пальто не подавал, из машины выходить не помогал, спал, сволочь до четырнадцати ноль-ноль, а ложился с рассветом, на съёмки всегда опаздывал, за что я пендюли получала, мясо ел только средней прожарки, рыбу мне за батареи сувал, гадость, носки в гостях зачем-то снимал и на вешалку для шляп вешал, а ещё, сука такая, всё время рассказывал один и тот же тупой анекдот:
– Ты молока купил?
– Я?! Молокаку?! Не пил!
И ржал над ним в одиночестве!!
– Хватит! – замахал невидимыми руками Пашка. – Сдаюсь! Признаю, что я ничем не лучше повара из японского ресторана, который подаёт суп без ложки, а морскую капусту с песком! Сдаюсь, дорогая Ида Григорьевна!
Ида опять потрясла в ухе пальцем и огляделась.
– Пашка, ты, что ли, жужжишь? – осторожно спросила она.
– А то кто же? – Горазон позвенел китайскими колокольчиками, висевшими у изголовья кровати.
– А чего среди бела дня припёрся? Ты же призрак!
– И после смерти есть место подвигу. Я смог преодолеть законы природы и явиться днём! Одна беда – меня совсем не видно.
– Раздолбаем был, раздолбаем остался, – проворчала старуха. – Придумал тоже – являться днём!
– Вы мне не рады? – обиделся Пашка.
– Носки где повесил?
– Я без носков.
– А как я узнаю, что это ты, а не какой-нибудь самозванец?
Пашка задумался. Ида Григорьевна была не из тех, кто верит на слово.
– Пощупайте меня, – предложил он. – Что ж вы, на ощупь меня не узнаете?
Гошина протянула руки и пошла вперёд, ощупывая пространство перед собой, словно слепая. Пашка завис у неё на пути, вытянувшись по струнке.
– Щекотно! – захихикал он, когда скрюченные пальцы старухи коснулись его груди.
– Рука, рука, грудь, живот, ой… Что это?
– А-а! – заорал Горазон. – То самое…
– Неплохо. Зад, ноги, ага, наклонись!
– Нет!!!
– Передом наклонись, балбес, я лицо потрогаю. Как же я тебя без лица опознаю?
Зажмурившись, Пашка подставил под старухины пальцы лицо.
