Он не договорил. Кто-то позвал комбата. Это был комиссар дивизии Ельников.
— Отчего не продвигаетесь? — строго спросил он, не глядя в лицо Лазареву.
Лазарев доложил обстановку.
— Плохо воюешь! — сказал Ельников.
Лазарев молчал. Он всегда чувствовал себя безоружным против речей, в которых все было правильно. Однако и поступать так, как говорилось в таких речах, не всегда было возможно. За годы военной службы у Лазарева выработалась привычка поступать так, как ему подсказывал долг службы, но и отказывать начальникам в праве отругать его он тоже не считал возможным.
Ельников, вызвав на КП полка политработников, резко их раскритиковал за черепашьи темпы наступления. Он объявил, что по его совету Гущин отстранил Климова, как не справившегося с задачей. Так он и Гущин будут поступать со всеми любителями медлить.
В полку было много шахтеров. Комиссар полка Коваленко, сам бывший шахтер, исподлобья глядел на Ельникова. Ему уже давно не нравился Ельников. Теперь, когда Ельников без уважения обращался с политработниками полка, эта непризнь усилилась.
Глядя на своего комиссара, политработники тоже как бы утвердились в предчувствии чего-то недоброго. Все, что происходило здесь, было так стремительно и самый характер совещания был таков, что возражать было невозможно. Их мнения не спрашивали.
И произошло то, что нередко бывает, когда верное чутье, присущее простым людям, оттесняется. Люди, заглушая в себе это свое чувство, как бы снимают с себя ответственность, как бы говорят себе: "А может быть, я ошибаюсь?! Этот человек знает больше меня. Буду поступать, как он велит!"
Полк Климова, продолжая наступать без своего командира, терял лучшие силы. И неизвестно, как долго это продолжалось бы' если бы вдруг не прекратился неприятельский огонь и населенный пункт, за овладение которым шла эта упорная борьба, не был оставлен противником.
Не только этот населенный пункт, но и все следующие селения без сопротивления оставлял враг, — везде дымились развалины виднелись пепелища, валялись разбитые пушки, танки, автомашины, бензиновые канистры, походные кухни. Тучи бумаг и газетных листов с готическими буквами и свастикой, как воронье, кружились в воздухе.
Еще не знали бойцы, кому они были обязаны таким поворотом дела, но уже разнесся слух, что Харитонов в Ростове, что две кавалерийские дивизии ворвались в Ростов с севера, а части 56-й армии-с востока. Передавали, что Климов, прибыв к Харитонову, был тут же назначен командиром кавалерийского полка и на плечах противника первым ворвался в Ростов. Только сейчас видела пешая разведка, как он промчался во главе полка через соседнюю станицу с шашкой наголо, вдогонку удирающим на Таганрог фрицам. Его ординарец, у которого захромала лошадь, разговорился со своим бывшим однополчанином.
