Если бы это время уже настало! Приветствую тебя сердечно и целую тебя тысячу раз,
твоя Эмма".
"Дорогой Клаус!
Только что получила твое письмо. Меня очень радует, что ты жив и здоров.
Вчера была в кино, там было много солдат, которые смеялись со своими девушками, а я шла одиноко в пустой дом. Нельзя выдержать! Наш скот в порядке, и обе лошади тоже. Я снова порезала себе палец и не могу доить коров. Сегодня была у отца. Понесла ему цыплят и получила в обмен гусей. Думаю, что обмен неплох. Ну, мой дорогой, — я кончаю. Желаю тебе всего хорошего, в особенности здоровья. Все другое мы должны предоставить тому, который тебя скоро вернет домой. С тысячей поцелуев,
твоя Альме".
После того как письма были прочитаны, Шпаго попросил несколько строк отчеркнуть и перевести. То, что он просил перевести, касалось сроков войны, как их представляли себе немцы в тылу.
Но Володя не мог не воспринимать письма в целом. По мере того как он читал и переводил, ему открылся односложный мир чувств, резко отличающийся от душевного склада советских людей.
— Господи! — вздохнула старуха. — До чего душа низведена!
Она и ее Карлик, и больше ничего!
Фашизм представился Володе с новой стороны — таким, каким он был у себя в Германии. Какое-то еще не совсем осознанное ощущение, что то, что сделали фашисты с немецким народом, так же ужасно, как и то, что они делали ъ чужих странах, охватило Володю.
"Да, это не менее ужасно, — сказал он себе, — потому что… — он остановился, подыскивая слова, — потому что… у немцев отняли душу!.. Страдания сотен тысяч людей их не тревожат… Одно только у них на уме: он и она!"
— Ну, давай, корреспондент, заканчивай! Поедешь с нами! — заторопил Шпаго. — Да, вот еще, — сказал он, передавая Володе смятый блокнот. — Это записная книжка Карташова. Надо написать о нем в газету!
Володя, быстро проглядев блокнот, бережно положил его в планшет.
Возле хаты уже стояли машина командующего и вездеход Климова. В вездеходе сидел обер-лейтенант, опасливо оглядываясь по сторонам.
— Садись с ним, а я с шофером! — сказал Шпаго.
Когда вездеход тронулся, Шпаго некоторое время молчал, потом, не оборачиваясь, сказал Володе:
— Спроси у него, как ему понравилась Украина. А то как-то неприлично ехать и молчать!
Обер-лейтенант сказал, что Украина ему очень понравилась.
Он уже оолюбовал себе одно чудное местечко на берегу Буга.
Обер-лейтенант глубоко вздохнул:
— И… такое несчастье!..
— Ну-ну, пусть не расстраивается! — утешил Шпаго. — Спроси, какое село. Как называется.
