— Уф. А я-то думала, что это у меня трудная задача — совладать с шайкой бетанских интеллектуалов-примадонн, которые вечно норовят перессориться. Боже, храни меня от политики.
Форкосиган слегка улыбнулся. — Судя по тому, что мне приходилось слышать о бетанцах, вам тоже приходится несладко. Не думаю, что хотел бы поменяться с вами местами. Я бы просто взбесился, если бы экипаж принялся оспаривать каждый мой приказ.
— Они оспаривают не каждый приказ. — Она усмехнулась: его слова вызвали в памяти кое-какие бесценные воспоминания. — Со временем учишься их уламывать.
— Где, по-вашему, сейчас ваш корабль?
Вся ее беззаботность тут же улетучилось, уступив место настороженности.
— Я полагаю, это зависит от того, где находится ваш.
Форкосиган пожал плечами и встал, поправив за плечами рюкзак.
— Тогда, наверное, нам пора перестать тратить время на эти пустые домыслы. — Он помог ей подняться. Лицо его снова застыло — он нацепил привычную личину невозмутимого служаки.
На то, чтобы спуститься со склона горы и достичь красновато-бурых равнин, у них ушел целый день. При ближайшем рассмотрении равнины оказались сплошь изрезаны скалистыми выступами и бурными потоками мутной воды, оставшимися после недавних дождей. Издали были видны стада пасущихся шестиногов. Животные вели себя довольно настороженно, и Корделия заключила, что хищники наверняка затаились где-то неподалеку.
Форкосиган намеревался продолжить переход, однако у Дюбауэра случился очередной приступ конвульсий, сменившийся вялостью и сонливостью. Корделия решительно настояла на том, что пора устраиваться на ночевку.
Они разбили лагерь, проще говоря — уселись на землю прямо там, где остановились: посреди поляны в лесной чаще, на высоте около трехсот метров над равниной. Путники разделили ужин из овсянки и рокфора в усталом молчании. Когда померкли последние краски живописного заката, Форкосиган надломил очередной люминофор и разместил его на большом плоском валуне. Корделия, растянувшись на траве, украдкой наблюдала за барраярцем, снова вступившим на ночную вахту, пока сон наконец не сморил ее, дав отдых ноющим ногам и голове.
Он разбудил ее после полуночи. Чувствуя, как скрипят ее задеревеневшие мышцы, она поднялась и заняла свой пост. На сей раз Форкосиган дал ей парализатор.
— Поблизости ничего не видно, — прокомментировал он, — но временами оттуда доносится какой-то жуткий шум. — Корделия сочла это вполне достаточным объяснением подобного жеста доверия.
