- Ну как - лучше тебе?
Слабая улыбка и кивок - вот и весь ответ.
Обожженные лихорадкой губы высохли, потрескались, покрылись коричневой корочкой. Поблескивали выпирающие, как у кролика, зубы.
- Пить хочется.
Он отвернулся.
- Сейчас принесу.
Маколи вышел. С проволоки на изгороди свисали капли росы. Блестела мокрая трава. Что же это с ним творится? Для чего он все это затеял - разжег такой огонь, навертел на девчонку бог знает сколько одеял. Мог ведь он и эту ночь скоротать в промозглой от холода комнате. А все-таки ясно: Пострел оклемалась. Ликование, упорно пробивающееся сквозь сумятицу мыслей, раздражало, сердило его.
Когда он вернулся, она уже сидела и с жадностью накинулась на воду.
- А где Губи?
Маколи сходил за ним в другую комнату. Когда он отдал ей игрушку, глаза девочки просияли. Она заключила Губи в объятия и с материнской заботливостью начала укладывать рядом с собой.
- Я хочу кушать.
- Тебе просто кажется.
- Хочу.
- Сейчас я посмотрю, что у нас есть.
Когда он принес ей кусок хлеба с маслом, Пострел уже сидела. Теперь, когда ей стало лучше и видно было, что она пошла на поправку, он мог уже и позлиться и не нянчиться с ней. Сел на кровать и задумчиво свертывал самокрутку, тем временем, как Пострел старательно разевала рот, откусывая от слишком толстого ломтя. Почувствовав себя хорошо; она стала непомерно болтливой. Маколи не мешал ей лопотать, а сам молчал, как будто ничего не слышал.
- Я была очень больная, да?
Не вмешайся я, все бы уже кончилось.
- А сейчас я не больная. И Губи не больной.
Ты и не знала, что мне приходило на ум.
- А огонь в печке совсем погас?
Только я один о тебе думал; но что я думал…
- Это ты меня вылечил, правда, пап?
Сейчас бы уже умерла; и так бы и не узнала…
- Ты почему не разговариваешь? Папа!
Господи, да что же это со мной?
- Папа, говори. Что, у тебя языка нету?
Он поднял голову.
- Заткнись, - сказал он. - Не трещи. Слишком много ты болтаешь.
- А где наша старая комната?
Вдруг она поняла, что не может доесть хлеб. Она отдала его отцу и, обессилевшая, опустилась на подушку. Маколи велел ей лежать и отдыхать. Сам он пошел к столовой. Крапинка был уже там и выглядел заправским свэгменом, с головы до пят. Нагнувшись к печке, он раскуривал тоненькую самокрутку.
- Как девочка?
- Нормально. По-моему, теперь все будет в порядке, - сказал Маколи.
- Да… ты здорово ее пропарил. Повезло. - Он кивнул, потом поежился. - Когда я от вас вышел, забрался в кучу шерсти, прямо в пальто, - а сна ни в одном глазу, хоть провались. - Он поднял голову и, неожиданно повеселев, широко улыбнулся. - Стало быть, малышка, говоришь, в порядке?
