- Вот и уехал, - не удержалась Пострел.
Маколи перевел на нее взгляд.
- С тобой ополоуметь можно. - Он тяжело вздохнул. - Понятия не имею, как с тобой быть.
Она смотрела на него с обидой.
- Ты не должен был бросать меня, - сказал она негодующе.
Они прошли еще две мили, не проронив ни слова. Маколи - потому что раздумывал, Пострел - потому, что не была полностью уверена в своей победе: если бы Маколи вдруг решил повернуть назад, в Уолгетт, она тут же воспротивилась бы.
Затем Маколи сообразил, что им незачем идти дальше. Гораздо удобнее дожидаться здесь рассвета и попутной машины, тем более что с ним Пострел.
Он устроил ночлег на скорую руку: одно одеяло вниз, другое - наверх. Пострел, казалось бы, почувствовала себя увереннее. Она прижалась к нему.
- Пап?
- Не разговаривай со мной. Мне смотреть на тебя тошно.
- Пап, а что случится, если на нас упадет небо?
- Еще чего!
- Все звезды так вдруг и покатятся, да? И всюду костры загорятся, и пожарная команда приедет.
- Заткнись и спи.
Она прижалась к его спине, теплая, как собачка. Мурлыкала себе под нос что-то прерывистое. Потом запела со словами, в общем правильно, лишь изредка фальшивя:
То левой ногой притопнет, То притопнет правой… Эх, как танцует лихо, Эх, как танцует браво…
Эх, как танцует лихо, эх, как танцует браво…
Это была старинная песенка переселенцев, которой девочку, наверно, научила Белла.
- Закругляйся, - приказал Маколи, и она послушно замолчала.
Утром, проснувшись, он перевернулся на бок, лицом к девочке. Она спала, заплаканная, с грязными полосками высохших слез на щеках. Он долго разглядывал ее спутанные мягкие волосенки, плотно сомкнутые веки, черные ресницы, крохотный розовый рот, дивясь, насколько же она мала, покорна, беззащитна. Он был тронут. С тревогой и враждебностью подумал он о поджидавших их неведомых опасностях.
Позже, уже в пути, Пострел дала ему понять, что еще не простила его предательство. Как он мог уйти, оставив ее на произвол судьбы - он, отец, на котором для нее свет клином сошелся и которого она так любит - было за пределами ее понимания. Его уход потряс ее до глубины души.
Движимая обидой, она неожиданно сердито на него уставилась и заявила, что он противный старый, гадкий, старый папка.
- Ах, вот как оказывается! - отозвался он. Она смотрела на него с возмущением и укором.
- Никогда больше не делай так. Понял?!
Ее категоричность позабавила его. Он не удержался и спросил:
- Почему? а что ты тогда сделаешь?
