Там были те, кого мы искали. Немного поодаль, на лужайке, поросшей темно-зеленой альфой, паслись привязанные лошади.
— В галоп! — приказал Махмед, и мы, как ураган, ворвались в середину становища. Обезумевшие женщины в белых развевающихся лохмотьях быстро попрятались по своим холщовым норам, заползали в них, согнувшись, и вопили, словно загнанные звери. Мужчины, напротив, сбегались со всех сторон, собираясь защищаться.
Мы сразу направились к высокой палатке, принадлежащей аге.
Сабли из ножен мы не вынимали, по примеру Махмеда, скакавшего самым странным образом. Он сидел на своей маленькой лошадке совершенно неподвижно, она же рвалась, как бешеная, неся эту огромную тушу.
Спокойствие длинноусого всадника составляло забавный контраст с неистовством лошади.
При нашем приближении туземный вождь вышел из своей палатки. Это был высокий, худой, черный человек с блестящими глазами, выпуклым лбом и полукруглыми бровями.
Он крикнул по-арабски:
— Что вам нужно?
Махмед, круто осадив лошадь, спросил на том же языке:
— Это ты убил английского путешественника?
Ага произнес твердым голосом:
— Я не обязан отвечать на твои вопросы.
Вокруг нас словно бушевала буря. Со всех сторон сбегались арабы, окружали нас, теснили, галдели.
Горбоносые, с костлявыми, худыми лицами, все в широких одеждах, разлетавшихся от их жестикуляции, они напоминали разъяренных хищных птиц.
Махмед улыбался; тюрбан его съехал набок, глаза блестели, и я видел, как подергиваются от удовольствия его отвислые мясистые и морщинистые щеки.
Он закричал громовым голосом, покрывшим все крики:
— Смерть тому, кто причинил смерть!
И направил револьвер на смуглое лицо аги. Я увидел легкий дымок над стволом, и вдруг изо лба аги брызнул розовой пеной мозг, смешанный с кровью. Араб упал навзничь, раскинув руки, и широкие полы его бурнуса приподнялись, словно крылья.
Право, я был уверен, что пробил мой последний час, — такой страшный шум поднялся кругом.
Махмед обнажил саблю. Мы последовали его примеру. Быстро размахивая саблей и отбрасывая тех, кто сильнее всего напирал на него, он крикнул:
— Кто сдается, тому — жизнь! Остальным — смерть!
И, схватив своей геркулесовой дланью ближайшего араба, он перекинул его через седло, связал ему руки и прорычал:
— Делайте, как я, и рубите тех, кто будет сопротивляться!
В пять минут мы захватили около двадцати человек и крепко связали им руки. Затем пустились преследовать беглецов, так как при виде обнаженных сабель арабы бросились врассыпную. Привели еще человек тридцать.
